Когда отяжелевший ночной воздух начинает превращаться в облако, прямо здесь, между частыми домами и редкими деревьями, город, поджав ноги, подвисает на неслышном трамвае из комковатого крахмала и становится по-детски очеловеченным. Неловко застать его в этом отсутствии, когда он есть лишь намек на себя, когда взмельчённая парящая влага, оказалось, имеет власть открыть в нем беспомощность и неопределенность. Мы могли бы подружиться, как те, кто догадались о собственной ненастоящести и объединились в несомненности этой догадки. Но туман не держится долго. Молодцеватые ветры, резкие и грубоватые, на правах наемных уборщиков, безразличных ко всему неповторимому, налетели, разметали в клочья нежный покров. И город, еще минуту назад забывшийся в текучести неплотной стихии, сейчас - раздетый и вытолкнутый на собственные улицы - стоит, ощерившись острыми углами, ломаными линиями, гвоздями заводских труб, попыхивающих рыжей отсталостью, и оглядывается, не увидел ли кто его недолгой слабости. Не успеваю отвести взгляд – древнее средство спастись не на своей территории - и мы, только что породненные туманом, снова становимся, если не врагами, то отчужденными до предела, бывшая частица бывшего целого.