В начале «Колец Сатурна» Винфрида Зебальд загадочно говорит о том, что «Урок анатомии» отвечает желаниям самого общества выйти из тьмы на свет. «Оно (вскрытие) было важной датой в календаре тогдашнего общества, полагавшего, что оно выходит из тьмы на свет». Но в середине зимы, после солнцеворота, лекции проводились не из символических, а практических соображений: трупы дольше оставались свежими. Выход на свет -- тогда просто возможность увидеть увиденное, просветиться уже мелькнувшим светом, который манит молодых врачей и неопытных зрителей. Но почему Зебальд заговорил о том, что новинка науки, новинка очень дорогая, стала и модным зрелищем, и началом просвещения. Что отмеряет такой календарь?

Палата мер и весов, в которой происходит действие, скорее напоминает нынешний банк, чем скрипучий механизм таящейся бюрократии. Все предложения налицо: как взять кредит у природы, и как получить доход от вложений собственных идей. Именно этот доход и должна дать рука преступного Киндта: аутопсия началась с руки, а не как положено, с живота, чтобы показать, как сгиб пальцев зависит от напряжения мышц. Доктор Тульп действует, как действует директор банка, следящий за правильностью системы транзакций, чтобы финансовые документы банка работали везде и приводили промышленность в движение. Мышца уже не струна, издающая звук, но условный механизм, след преступления против природы, который и может создать правильный момент сгиба пальцев. Поэтому не так важно, насколько руки входили в начальный замысел, насколько они просто копируют анатомический атлас, как считает Зебальд в том же рассуждении, или это дань Везалию, как думают некоторые специалисты. Везалию было важно убедиться, как работает рука, как стройно в ней проходят процессы, которые можно учесть и показать.

А здесь уже красуется сам Тульп, красуются его ученики, но природу им пришлось застать уже в ее неприглядности. По сути, перед нами изображение крупнейшей сделки с природой, наподобие начала добычи нефти или запуска фордовского конвейера: важно, как именно рука становится механизмом бесконечной добычи, и как сила стратегического банковского планирования попадает в самую точку, зная, где именно возникает рентабельность даже мертвого вещества. Это зрелище не могло не зачаровать участников, уже ведущих жизнь по канону строгих строк правил, в росписи правильных эффектов: здесь бухгалтерия останавливается, но остается только момент живого движения средств.

Но прав и Зебальд: знак насилия -- сама рука как копия анатомического атласа: чтобы отождествиться с жертвой, надо не просто сочувствовать ей, надо принять документацию о ней как мученический венец, который желанен мученику, даже если он нелеп для мира сего. Здесь и оказывается, что казненный преступник -- это образ человека, живущего всегда в тени подступающей смерти, со свернутой шеей желаний, почему он и идет на преступления, что facies hippocratica его души заставляет его падать. Но после казни, на анатомическом столе, он настолько побежден природой, что желания врачей подделать уже нельзя, и их интерес позволяет им перенести мучения своей профессиональной ответственности ради венцов бессмертия.

Календарь тогда -- мученический календарь, свет -- образ и фантом желания, а медицинский сюжет -- уже совсем не фантомная реальность законов жизни после смерти.