Пример

Prev Next
.
.

Николай Редькин

  • Главная
    Главная Страница отображения всех блогов сайта
  • Категории
    Категории Страница отображения списка категорий системы блогов сайта.
  • Теги
    Теги Отображает список тегов, которые были использованы в блоге
  • Блоггеры
    Блоггеры Список лучших блоггеров сайта.

«Мой идеальный читатель — Корней Чуковский»

Добавлено : Дата: в разделе: Без категории

В начале декабря стали известны победители премии «Большая книга». Первый приз в очередной раз получил Леонид Юзефович. В очередной раз — не только в том смысле, что он уже был триумфатором «Большой книги» (в 2009-м), но и в том, что всего полгода назад ему досталась премия «Нацбест». И летом, и зимой «Зимняя дорога» Юзефовича пришлась по сердцу большинству членов жюри. Пожалуй, единственной неожиданностью со знаком минус «Большой книги»-2016 стало непопадание в тройку призеров Алексея Иванова с романом «Ненастье». Впрочем, это вряд ли скажется на признании читателей, которое Иванов завоевал давно и, скорее всего, надолго. Но вернемся на несколько месяцев назад, когда триумфатор «Нацбеста» Леонид Юзефович заявил, что на месте жюри проголосовал бы за Михаила Однобибла — нового (хоть и немолодого) писателя, появившегося на литературном небосклоне неожиданно и ярко: «Очередь» Однобибла заняла второе место в «Нацбесте» нынешнего года.

И в каком-то смысле этот факт важнее, чем перипетии недавней борьбы шорт-листеров «Большой книги». Важнее потому, что доказывает: иногда чудеса случаются даже в такой консервативной среде, как российский премиальный процесс.

Михаил Однобибл по горячим следам «Нацбеста» дал не одно интервью, но с тех пор прошло довольно много времени. И возможно, теперь настал момент вспомнить о необычном авторе, тем более что его «Очередь» недавно вышла в «легитимном», бумажном варианте (раньше роман был доступен только в форме электронной книги).

Мы попросили писателя ответить на несколько вопросов.

— Изменилось ли что-то в жизни человека и судьбе писателя Однобибла (помимо того, что им заинтересовалось профессиональное издательство) за последние полгода? Грубо говоря — пришла ли слава?

— Слава пришла. Вот письмо, полученное по электронной почте от незнакомого автора: «Здравствуйте! Я написал психологически-эротический роман "Цветок Во Льду". Не могли бы Вы мне помочь выпустить эту книгу приличным тиражом? (Не за мой счёт.) С уважением, имярек, член Российского союза профессиональных литераторов». К сожалению, я Во Льдах не помощник. Я даже не член союза. И все же имярек где-то прав. Счастливчики обязаны делиться. Я же, без сомнения, счастливчик. Сам ход истории мне на руку. В советское подцензурное время такая штуковина, как «Очередь», не могла выйти в свет нигде, ни за какие коврижки, ни по какому блату. И заграница бы не помогла. Эта книга в стороне от антикоммунизма, и от противоположных ему течений тоже.

— В конце 2016 года «Очередь» была выпущена издательством «Время». Несмотря на то что роман вышел в малом формате (70х108/32), удивляет итоговое количество страниц — 640. В электронной версии, которую я приобрел несколько месяцев назад, около 16 авторских листов. Вряд ли этот объем можно растянуть даже на 500 страниц. Даже с учетом малого формата книги. Означает ли это, что вы дописали новые главы, расширили сюжет?

— Нет. Два года после завершения первой редакции я всячески ужимал «Очередь», но так и не смог остановиться на единственном варианте. В итоге полная версия самой последней редакции «Очереди» опубликована издательством «Время». Журнальный (сокращенный мной ради нагнетания темпа повествования) вариант висит на Ridero. А есть еще бумажная, в изданная тиражом 50 экземпляров в оригинальном полиграфическом исполнении книга, где сначала напечатаны главы журнального варианта, а после них — в качестве дополнения — остальные. Таким образом, книга учитывает рыночные принципы, давая читателю право выбора между фрагментарностью и монотонностью.

— Значит, электронная версия — это «журнальный вариант». То есть вы пробовали посылать свой роман в толстые литературные журналы?

— Пробовал и был отвергнут.

— У вашей книги краткая, но загадочная аннотация: «Тема «Очереди» — перегибы массовой индивидуализации после Великой Амнистии 30—50-х годов в СССР». В одном из интервью вы намекнули на истинный смысл этой фразы, на то, что́ вы подразумеваете под «Великой Амнистией». И попросили не раскрывать загадку, потому что «многих читателей это покоробит, и они заведомо отвернутся от ”Очереди”». Но даже если ответ найден, остается другой вопрос: как именно «перегибы массовой индивидуализации» связаны с сюжетом книги?

— Если бы в середине 50-х годов не была узаконена фильтрация людей, не было бы очередей к фильтрам вследствие составления фильтрующими индивидуальных планов-графиков фильтрации — не возник бы и сюжет «Очереди».

— Да уж, формулировка, достойная само́й системы!.. Хорошо, тогда такой вопрос: вы утверждаете, что находитесь «в разных галактиках» с Владимиром Сорокиным (кстати — почти вашим ровесником), написавшим свою «Очередь» в 1983-м. А как же тот факт, что вы оба — блестящие стилисты?

— Мы в разных галактиках — буквально, потому что наши темы вскормлены разным молоком. Я говорю об удаленности, не задаваясь вопросами «хуже — лучше», «мельче — глубже». Что касается стиля, то мой, кажется, не блестящ.

— То есть постмодернизм вам совсем не близок?

— Нет.

— По вашим словам, город, в который попадает главный герой, — это Козельск (в тексте даже есть упоминание, что он был основан в 1146 году). Время действия — 1980-й. А персонажи взяты «из реальной жизни». Но при чтении ловишь себя на мысли, что на реалии СССР это мало похоже. Вот сорокинская очередь — это именно советская очередь, а ваша — она какая-то вневременная. Очередь-метафора. И ваш «город» (несмотря на все топографические реалии конкретного Козельска) в каком-то смысле больше напоминает Америку Кафки, который, как известно, никогда в США не был. К тому же имена доброй половины персонажей «Очереди» довольно экзотичны для советского времени: Рыморь, Капиша, Егош, Кугут, Олик, Глинчик. Вы сознательно этого добивались или стали, так сказать, заложником выбранного языка?

— Стал заложником. И языка, и композиции. По ходу дела все наметки, планы, схемы плавно вылетали в трубу. Восторжествовала спонтанность, давшая плюсы и минусы читательского восприятия. К примеру, Рыморь первоначально был Чугуш (есть такая гора на Западном Кавказе), затем Чугуш без всякой логики — и это класс! — отвалился. Козельск «Очереди» зыбок, синкретичен, потеснен сборно-панельными Набережными Челнами, где я учился в школе, когда родители строили «КамАЗ».

— В газете «Литературная Россия» еще до финала «Нацбеста» была опубликована восторженная рецензия Сергея Морозова (№16, 29 апреля 2016 г.), который, в частности, пишет: «Приключения, любовь, острые повороты сюжета — все эти манки для удержания читателя отринуты во имя разговора о главном. Михаилу Однобиблу не просто удалось создать свой мир, он написал своего рода книгу бытия, в которой в символической, иносказательной форме запечатлел чистые онтологические структуры, выразил суть, сокрытую в житейском шуме и хаосе социальной жизни». Дальше идут глубокие, вдумчивые размышления о трансформации социального и индивидуального, системного и своевольного в человеке. А в конце критик пишет: «”Очередь”– роман, по праву претендующий на место в пантеоне русской литературы. Это книга, сопоставимая по рангу, по мастерству воплощения глубокого замысла в литературе последних двух десятилетий, пожалуй, с «Пирамидой» Леонида Леонова».

Вас не удивляет такая полярность мнений, когда одни рецензенты готовы предоставить вам место в «пантеоне», а другие (вспомнить хотя бы члена жюри «Нацбеста» Сергея Носова, голос которого оказался решающим при определении победителя) считают, что «Очередь» лишь подражание Кафке, и ничего больше?

— Полярность мнений отрадна. Радикальные противники и сторонники — эликсир бодрости. Разумеется, я отдаю себе отчет в том, что круг читателей книги ограничен, основная масса остается равнодушной и стабильной, это здраво и закономерно.

— На сайте книги вы «выражаете благодарность», помимо Кафки, Хризолине Замотайловой, Венедикту Ерофееву, Владимиру Богомолову, Софии Парнок, Николаю Рубцову и… Нильсу Бору. Довольно загадочный список, учитывая содержание вашего романа! Чем вы им обязаны?

— Список синкретичен, как роман. Наберите в поисковике «Хризолина Замотайлова»... Венедикт Ерофеев открыл 50-процентную серьезность, уравновесив иронию противоиронией. Богомолов — мой антипод: в роман «В августе 44-го» я прячусь, чтобы отдохнуть от Однобибла. О Софии Парнок читайте Ходасевича. (Этому интервью цены не будет, если оно подвигнет кого-то на чтение Ходасевича!) У Рубцова «без газа, без ванной добрый Филя живет» — я тоже хочу без газа, без ванной! Но, куда ни уеду, проклятая труба меня чует и начинает ползти в мою сторону — через энное число лет приходится ретироваться. Рано или поздно она загонит меня в теплицу и прикончит. С Бором меня породнил факт его смерти в мой день рождения. С моей стороны это, конечно, мегаломания, результат воспитания моей мамой вундеркинда. При этом я не считаю себя самым-самым. Талантливее меня и мой челнинский одноклассник Серега Данилушкин, и казак волжского хутора Глинище Игорь Растеряев, и петербуржец Юрий Шевчук.

— На том же сайте вы предлагаете читателям присылать на ваш электронный адрес «замечания и отзывы». Много писем получили? Были ли среди них полезные? Что вообще дает такая «переписка» писателя с читателями?

— Получил от одного литературного критика поздравление с тем, что на «Очередь» обратил внимание Лев Данилкин — другой литературный критик. С читателями прямой переписки не образовалось. Любопытные вещи, хоть я не прошу об этом, выуживает из Сети моя родня. Например, под одним интервью незнакомка оставила коммент: «Не хотела бы я быть с ним рядом». Жаль: вдруг эта незнакомка — блоковская или серовская.

— Кстати, а как вы себе представляете идеального читателя «Очереди»? Что это за человек?

— Мой идеальный читатель — Корней Чуковский — умер. Он въедлив был. Он понимал незаменимость слова. Правда, я не теряю надежды, что Чуковский родится (или уже родился) еще раз и напишет монографию об «Очереди». Пока книга не введена в культурный обиход и остается поводом трепа на литературной кухне, самый жгучий вопрос: «Ну как же, каким способом Однобибл обратил на себя внимание самого Льва Данилкина?!» Культура — дело соборное, а не однобибловское, когда сам себе автор, редактор, корректор, оформитель, меценат и первопечатник... Про незаменимость слова расскажу свежий анекдот из топонимики. В средней полосе России жители возродили деревню и послали наверх бумагу с просьбой восстановить историческое название — Аболдуевка. Из Москвы жителям велели поискать иное название. Для Москвы, как известно, незаменимых нет. В итоге Аболдуевку назвали Родники... Я слышу, как мне кричат со всех сторон: «Чего ты цепляешься к мелочам!?» — «Это не мелочи! — кричу я во все стороны. — Это сахаринки сиропа, в котором мы постепенно слипнемся». Вместо вековой здоровой самокритики и меткой шутки бахвальство и сплошной «позитифф». Слышали бы вы, как козельские жены говорят с мужьями! Злая жена в Козельске называется Обер (эхо немецкой оккупации). Это не бескультурье, а самая что ни на есть натуральная, стихийная языковая культура. Живой фольклор.

— Если бы вам предложили экранизировать «Очередь», согласились бы?

— Да. Причем я понимаю, что в хорошем сценарии умирает роман, а в хорошем фильме умирает сценарий.

— Вы человек немедийный. Даже в Фейсбуке вас нет. Это принципиальная позиция или просто неинтересно «тусоваться» среди литераторов?

— Я человек примагничивающийся. Если я зайду в Фейсбук, я оттуда не выйду. Мне интересны литераторы, но раньше всего я хочу и морально обязан интересоваться нелитераторами. На рубеже первостепенных тем столько всего обращает на себя внимание и требует осмысления, что я вязну уже на этой линии. А тут еще «вредные привычки»: каждую ночь спать, каждый день есть, ходить на нелитературную работу.

— В интервью вы упоминали, что служили в Афганистане. Не возникало желания написать книгу на тему Афганской войны?

— Сильно желание высказаться опять-таки о словоупотреблении. Я за градацию и субординацию: выполнял интернациональный долг в ОКСВА, участвовал в боевых действиях... По моему скромному мнению, война — это Великая Отечественная, или Отечественная война 1812 года. Война в Афганистане — это перебор. Я служил всего лишь мазу́той (водителем-чернопогонником). Мой покойный одноклассник Данилушкин служил огнеметчиком в десантно-штурмовой бригаде. Я не отрицаю жуть его службы, и все же, если называть события разного ранга разными терминами, это не война.

— По вашему признанию, вы не следите за современным литературным процессом. Но, возможно, попадание в шорт-лист престижной премии как-то повлияло на приоритеты? За последние полгода прочли что-нибудь из новой русской прозы?

— Дайте рекомендацию — прочту.

— Пожалуй, порекомендовал бы «Колыбельную» Владимира Данихнова. Этот молодой писатель успешно работает с языком Платонова, хотя, может, и не так последовательно, как вы — с языком Кафки.

Интервью подготовил Николай Редькин.