21 марта 1889 года родился русский советский эстрадный артист, киноактёр, композитор, поэт и певец, кумир эстрады первой половины XX века А. Вертинский.

Великая Октябрьская социалистическая революция, которую Вертинский полностью приветствовал, застала его на собственном бенефисе в Москве, что на мировую историю, конечно, никак не повлияло.

Буквально через месяц он даст последние концерты и уедет с гастролями на юг: родной Киев, Екатеринослав, Одесса, Крым, — возможно, как миллионы растерянных и напуганных эмигрантов предчувствуя долгую разлуку с родиной. (Окончательно покинув Россию в 1920-м.)

«…Что меня толкнуло на это?.. — писал он. — Я ненавидел советскую власть? О нет! Советская власть мне ничего дурного не сделала. Я был приверженцем какого-нибудь иного строя? Тоже нет. Убеждений у меня никаких в то время не было. Но что же тогда случилось? (…) Может быть, страсть к приключениям, к путешествиям, к новому, ещё неизведанному…»

Зарубежная Одиссея длилась долго. Чрезвычайно долго. Константинополь, Румыния, Польша, Австрия, Венгрия, Германия, Берлин (где удосужился жениться):

Я безумно боюсь золотистого плена

Ваших медно-змеиных волос.

Я влюблён в ваше тонкое имя — Ирена

И в следы ваших слёз, ваших слёз…

Франция, Бессарабия, США. Дружба с Шаляпиным, Мозжухиным, Чарли Чаплиным. В зрительном зале: король Густав Шведский, Альфонс Испанский, принц Уэльский, Вандербильды, Ротшильды. Правда, упоение жизнью перемежается с разочарованием, невысказанной тоской, напоминающей воющую тоску питерской «Бродячей собаки» перед закрытием:

…Я усталый старый клоун, я машу мечом картонным,

И в лучах моей короны умирает светоч дня.

Звенят, гудят джаз-баны.

Танцуют обезьяны

И бешено встречают Рождество.

А я, кривой и пьяный,

Заснул у фортепьяно

Под этот дикий гул и торжество…

Влечение к путешествиям и экзотика странствий постепенно проходили, овеянные ностальгией:

Принесла случайная молва

Милые, ненужные слова…

Летний сад, Фонтанка и Нева…

Тут шумят чужие города…

И чужая плещется вода.

И чужая светится звезда.

Вас ни взять, ни спрятать,

Ни прогнать…

Надо жить, не надо вспоминать…

Чтобы больно не было опять,

Чтобы сердцу больше не кричать.

Это было… Было и прошло.

Всё прошло… и вьюгой замело…

Стихи Р. Блох. (Погибла в концлагере.)

Сравните с угасавшим Серебряным веком в России, из воспоминаний об арт-кафе «Бродячая собака», куда Вертинский забегал в пору войны, на питерских стоянках медпоезда:

«И вдруг — оглушительная, шалая музыка. Дремавшие вздрагивают. Рюмки подпрыгивают на столах. Пьяный музыкант ударил изо всех сил по клавишам. Ударил, оборвал, играет что-то другое, тихое и грустное. Лицо играющего красно и потно. Слёзы падают из его блаженно-бессмысленных глаз на клавиши, залитые ликёром…

Январский день. На берегу Невы
Несётся ветер, разрушеньем вея.
Где Олечка Судейкина, увы,
Ахматова, Паллада, Саломея?
Все, кто блистал в тринадцатом году —
Лишь призраки на петербургском льду…»
Цитата и стихи Г. Иванова, необыкновенно соответствующего стилю Вертинского.

Восемь лет в Китае. Успех даже больший, чем у самого Шаляпина. Одновременно шлёт в советское правительство многочисленные просьбы о возвращении на Родину. Отказы. Отказы…

И вдруг!..

Вроде бы забрезжила надежда: «…Это господь меня наградил за скитания и унижения в эмиграции и любовь к людям… Теперь в России я вижу свою миссию в том, чтобы рассказать там о страданиях эмиграции, помирить Родину с ней!» — Но Великий кормчий начал уже разбираться с теми, кто, не подумав, позвал, — причём от имени комсомола, — Вертинского домой: что-то тут было подозрительное и непатриотичное. Не шпионы ли они?.. И вновь отказ. Шёл 1937-й.

Последняя остановка. Родина. 1943.

«Все пальмы, все восходы, все закаты мира, всю экзотику далёких стран, всё, что я видел, чем восхищался, — я отдаю за один самый пасмурный, самый дождливый и заплаканный день у себя на Родине».

«Пусть допоёт», — предваряла возвращение Вертинского милость Сталина, коротко и надменно выраженная двумя словами.

…Снова бесконечные гастроли: Мурманск, Ереван, Рига, Петропавловск-Камчатский. Исполняет новые вещи: «Доченьки», «Пред ликом родины», «Дорогая пропажа», «Памяти актрисы», «Последний бокал», «Ворчливая песенка». Писал и пел «Сталина», что ж делать… Это стоило того счастья, что он испытывал. Кавказ, Украина, Урал: «…Я счастлив первый раз в жизни по-настоящему. У меня есть родина, семья и угол. (…) Больше мне мечтать не о чем».

Часто вспоминал прошлое, сочинял мемуары. Понимал, что если бы не уехал из СССР, ему вряд ли удалось выжить — примером тому судьбы близких людей — С. Третьяковой, В. Сабининой, В. Маяковского. (Кстати, Маяковский, по свидетельству Ю. Олеши, всегда высоко ценил талант Вертинского.)

Мотивы и образы его творчества казались несовместимыми с Прогрессом, с идеалами и задачами молодого советского искусства. Нестираемым пятном в биографии оставалась драматическая песня о погибших юнкерах, неслучайно признанной своей в белой армии. Помните, в «Днях Турбинных» её напевали юнкера: «И когда по белой лестнице Вы пойдёте в синий край…». — Алексей Турбин машинально повторяет эту строчку перед гибелью.

Вспоминал нелёгкую эмиграцию: невыгодные оскорбительные ангажементы за кусок хлеба, обиды, отвращение, хамство публики и хозяев кафешантанов, удачные приобретения и тягостные потери. Запись грампластинок, на которых не удалось сделать состояния.

Приезжие советские люди, не стесняясь посмеивающиеся над гнилым капитализмом, казались на Западе пришельцами из других галактик: «Ну почему у них всё такое убогое, бедное, провинциальное?» — спрашивал Набоков. Может, потому что они действительно «…жили тогда на планете другой»? — И всё равно его тянуло домой.

…Вспоминал шанхайскую травлю последних лет эмиграции. Впрочем, как и всемирный нереальный оглушительный успех.

Боготворил шанхайскую страсть, позднюю, нежданную, посланную искуплением: «Она у меня, как иконка…» — называл он Лидию Циргвава-Вертинскую. Появившиеся потом ангелы — две дочки — наполнили оставшиеся годы бродяги-странника счастьем и семейным смыслом.

Не обходилось без курьёзов.

В 1951-м Вертинский был представлен к Званию лауреата Сталинской премии 2-й степени. (За роль кардинала Бирнча в фильме «Заговор обречённых».) Когда пришёл в Министерство культуры для заполнения необходимых документов, молоденькая секретарша подала анкету. А.Н. сказал, мол, плохо разбирается в формулярах и попросил девушку помочь. И вот она заполняет соответствующие графы: ФИО, год и место рождения и так далее.

Наконец осведомляется:

— Вы — заслуженный артист?

— Нет.

— Народный?

— Ах, душенька, — улыбнулся певец, — у меня, кроме мирового имени, ничего нет.

И в заключение — песенка «Доченьки»: «У меня завелись ангелята...» — Просто потому, что и меня бог наградил девчонками-ангелятами, как в своё время нашего героя Александра Николаевича Вертинского, желавшего своим дочерям одной только судьбы — российской! — и никакой другой: