Пример

Prev Next
.
.

Игорь Фунт

  • Главная
    Главная Страница отображения всех блогов сайта
  • Категории
    Категории Страница отображения списка категорий системы блогов сайта.
  • Теги
    Теги Отображает список тегов, которые были использованы в блоге
  • Блоггеры
    Блоггеры Список лучших блоггеров сайта.

Пришить ему хвост!

Добавлено : Дата: в разделе: ЛитературоНЕведение

135 лет назад, 10 января 1883 года родился Алексей Толстой.

Разрыву А. Толстого с символистами, — да и вообще с литературным кругом, — поспособствовал следующий потешный, одновременно грустный, причём рождественский, святочный случай.

Речь идёт о знаменитой ссоре Толстого с Ф. Сологубом. Прозванной Петербургом «Обезьяним делом».

[Масла в огонь по широкой огласке конфликта добавила имеющая тогда место ремизовская игра — Обезьянья Великая и Вольная Палата. «Тайное общество», бывшее у всех на слуху, — оригинальное воплощение принципов литературного и человеческого братства. Идущее с недавней «Трагедии о Иуде принце Искариотском» (1908). Где сюжет пьесы заимствован из апокрифических сказаний. И только один царь Обезьян Великий — Валах, Тантарарах, Тарандаруфа Асыка Первый — выбивался из рамок привычных представлений. Сей колоритный персонаж побудил А. Ремизова придумать для маленькой Ляляши (Елены), дочери брата Сергея, игру в Обезьянью Палату. И тут — «Обезьянье дело» Толстого! Причём Ремизов лично участвовал в «инциденте».]

3 января 1911 года у Сологубов намечен маскарад.

Для чего Толстые позаимствовали у хозяев пиршества костюмы. Которые — в виде обезьяньих шкур — Сологубы одолжили у знакомого доктора-педиатра А. Владыкина. Здесь кроется соль будущего неприятного казуса. 

Толсты́е затеяли репетицию — маски-шоу. Позвали гостей. Приступили к переодеванию.

Верховодил же сим праздничным действом патриарх-мирискусник А. Бенуа. Он и придумал, что созванные литераторы обязаны изображать зверинец, а Софья Толстая — всемогущего укротителя дикого царства.

Дабы в «цирке» веселились все приглашённые (а костюмов не хватало), Бенуа просто взял и, никого не спросив (что было ему присуще), легкомысленно отрезал от шкур хвосты. Прикрепив их к брюкам мужской половины театрализованной группы. А женщины, стало быть, остались в шкурах — получился отличный знатный зоопарк: с хвостами и без.

Компания отрепетировала сценку — Софья, переодетая в мальчика, как на сафари необузданно укрощала человечество! Всё было чудесно и весело сыграно. Так и поехали к Сологубам.

Всё шло прекрасно, отмечала Софья в дневниках: торжествовал восторг и восхищение от удачного экспромта Александра Николаевича Бенуа. «Мальчишка»-погонщик укрощал весь тогдашний цвет петербургского общества. Публика хохотала. И  казалось, не будет конца-края раскованному веселью.

Вечер благополучно истёк. Хвосты и обезьяньи шкуры возвращены по принадлежности. Вдруг на следующий день разыгрался совершенно неожиданный скандал!

Заметив (в силу занятости) отрезанные хвосты лишь после отъезда гостей, хозяйка дома Чеботаревская пришла в ужас. Тут же отправив Алексею Николаевичу резкое письмо с оскорбительными выпадами, причём в адрес Софьи(!).

Толстой не остался в долгу. Его ответ Сологубу, — мужу разгневанной Чеботаревской, — составлен в крайне хлёстких и метких выражениях.

К разыгравшейся драме были привлечены многие писатели и художники — участники маскарада и сочувствовавшие, — и дело чуть не кончилось дуэлью!

Однако никто из лиц, замешанных в скандале, не мог понять, каким макаром обезьяньи шкуры, даже с отрезанными хвостами, могли наделать столько шуму и сделаться литературным дебошем? — продолжает С. Толстая в воспоминаниях.

Возникла нудная нервная перебранка респондентов. Конечно же, Толстые не выдали, что к ножницам причастен Бенуа (что вскрылось намного позже). Да и Ремизов был отнюдь не против отрезания хвостов.

То есть правда заключалась в том, пишет биограф Е. Толстая: что «Бенуа предложил молодежи, как использовать шкуры, а собравшиеся сами преспокойно поступили по его указаниям. При этом ни у Софьи, ни у Толстого не хватило духу возразить. Так что разбираться, кто тут «виноват» — то есть кто именно действовал ножницами, — было бы бессмысленно».

Жена Сологуба — Анастасия Чеботаревская — и прежде недолюбливала Софью (за неоформленные с Т. отношения. Софью держало прежнее «еврейское» супружество.). После возвращения «покалеченных» шкур Чеботаревская и вовсе назвала жену Т. — «госпожой Дымшиц».

Толстой откомментировал прямой язвительный намёк на незаконность его брака ремаркой Сологубу (не дошедшей до нас, — авт.). Видимо, тоже жутко унизительной. Явно не полез в карман за ответом. Можно себе представить то «письмо запорожцев турецкому султану»: вряд ли он обошёл стороной генеалогию Сологуба — внебрачного сына кухарки.

Сологуб обиделся насмерть — вплоть до инициации суда чести.

Переводчик, преподаватель-пушкинист Ю. Верховский, читавший ответ Сологубу, обвинил Толстого в пошлости. Тот подал в третейский суд на Верховского. И закрутилось.

Разбирательство с Верховским отрикошетило, — превратившись в «уголовный» процесс над Толстым (одним из арбитров был Блок). Синхронно разбирались обиды, нанесённые Толстым Сологубу и Ремизову, нечаянно очутившемуся меж двух огней. Третейским судьёй восседал Вяч. Иванов.

Толстой от безысходности намекал, что виновник происшествия — Ремизов.  Явившийся на маскарад в своём обычном костюме. Но со свешенным из кармана брюк хвостом, которым игриво помахивал. С того момента, мол, и завязались «отрезания».

Скандал всё разрастался, принимая фантасмагорические размеры. И хотя Толстой, в конце концов, принёс всем искренние извинения, — и истцы должны были быть удовлетворены, — курьёз оказался крайне тяжелым в морально-психологическом плане. Для менее здорового и легкомысленного человека он мог обернуться роково́й стороной. Ремизова же, «которому и без того жилось несладко, история изуродовала». (Е. Толстая)

Одним из доминирующих обвинений в адрес Алексея Николаевича во время всей этой полусмешной-полупечальной катавасии было его неизменно шутливое отношение к дурацкому конфликту. Которое Толстой, к чести его, пытался сохранить дольше всех: снижая накал страстей.

Исследователи-современники (Блок, Эрберг, Оцуп) осмелились заметить, что конфликт непомерно раздувался Сологубами — с их болезненной, всё сильней и сильней, будто по инерции распаляющейся злобой.

Никто (во всяком случае, тогда), не пытался оценить силу оскорбления, нанесённого гневным посланием Чеботаревской — Софье Исааковне. Никто не оценил эмоциональное его действие в достаточно консервативном и снобистском аполлоновском обществе. (Имеется в виду редакция журнала «Аполлон» М. Добужинского.)

Чеботаревская делегитимизировала брак Толстого, гордящегося красавицей женой, талантливой художницей. Оказавшейся, не по своей вине, в ужасной роли еврейской «агуны». В роли женщины, которой отказывает в разводе супруг. Не имеющей права выходить замуж, — чтобы не попасть в положение двоемужницы.

Блок назвал историю «грязной». Немудрено — наверно, ему ведома была скрытая от посторонних глаз подоплёка. Разумеется, никто никогда не публиковал (может быть, после Верховского и не читал) ответного послания Толстого.

Вячеслав Иванов тайно сочувствовал бедняге-поэту, угодившему в губительный водоворот злобных страстей. Посему Ремизову, весьма неохотно соглашавшемуся простить Толстого, Иванов отвечал с плохо сдержанным гневом. Дружески советуя Толстым уехать в Париж, — чтобы пламя «хвостового» пожара поутихло: «Пью здоровье Москвы, и да провалится Петербург к чёрту — скучный и вялый и неврастеничный город…» — напишет Т. перед отъездом в 1912.

От себя добавлю — роль Ремизова Е. Толстая выписала в этой сценке неявно. Хотя, со своим темпераментом и любовью к «хвостово»-обезьяньей теме он вполне мог с удовольствием подыграть А. Бенуа. Запросто взявшись отрезать хвосты от чужих костюмов.

В свою очередь, Чеботаревская пеняла и Ремизову, обвиняя его в хулиганстве. Алексей Михайлович, само собой, отписывался-отнекивался. Одномоментно страдая неимоверно. Возможно, «невинность» Ремизова не выглядела столь очевидной для непосредственных судей-посредников непомерно затянувшейся оказии. По крайней мере, анархо-мистик Г. Чулков оставался убеждённым в его «виновности».

Ситуация казалась беспросветной. Сологубы дымились от ярости. Фёдор Кузьмич (с его-то положением в обществе!) поклялся выжить Толстого из Петербурга. Коллеги-литераторы, прекрасно сознавая несоразмерность «преступления» Толстого, всё же не могли не обвинить его хотя бы за неосторожность и ветреность(!). С которыми он вляпался в сию несуразицу.

Толстой отреагировал на скандал с хвостами немедленно. Той же зимой создав комедию в одном действии из эпохи крепостного права «Нечаянная удача».

Эта пьеса явно ориентирована на затеянное Сологубами «обезьянье дело». Осью её явилась тема «хвостов» в сочетании с темой «собачьей», для Сологуба профильно-знаковой. [Это и рассказ Сологуба «Собака»: «…гулко прокатился удар выстрела. Собака завизжала, вскочила на задние ноги, прикинулась голою женщиною и, обливаясь кровью, бросилась бежать, визжа, вопя и воя». Это и стихотворение «Собака седого короля»:

 

Удел безмерно грустный

Собакам бедным дан, —

И запах самый вкусный

Исчезнет, как обман.

 

Ну вот, живу я паки,

Но тошен белый свет:

Во мне душа собаки,

Чутья же вовсе нет.]

 

В толстовской пьесе изображён барин-самодур, чья челядь вынуждена при виде его падать на четвереньки и лаять. Преданно махая пришпиленными хвостами (аллюзия на «обезьянье дело):

 

Угаров. Я спрашиваю, почему ты не собака? Где хвост?

Мужичонка. Какой хвост, батюшка, разве у крестьянина есть хвост?

Угаров. Молчать! Пришить ему хвост и научить по-собачьи! И ты, Тишка, без хвоста!

 

Однако крепостной мужичонка-крестьянин, хоть и не возражающий против «секуции», всё ж решительно не согласен с язвительными причудами барина и угрожает бунтом.

Сим способом Толстой давал понять «взбесившемуся» беспощадному гонителю, что тот зашёл слишком далеко. «Собачья» тема была на слуху… [Учитывая к тому же открытие в конце 1911 г. арт-кафе «Бродячая собака», в котором принимал деятельное участие Т., — авт.]

В архиве Толстого среди подготовительных материалов к неопубликованному роману «Егор Абозов» находится набросок, рисующий злую писательскую чету: муж — знаменитый романист; жена — крикливо и безвкусно наряженная особа.

По мнению современников, так «безвкусно», до пошлости, одевалась Анастасия Чеботаревская:

«Стояли под руку знаменитый романист Норкин и его жена, оба были упитанные и равнодушные. Она в ярко-зелёном хитоне, с цепями, браслетами, с огромным бантом в волосах и круглым лорнетом, щурилась на торты, и поглядывала потом на мужа. Он был низенький, коренастый, с умным красивым лицом и с большою русою бородою. Они, усмехаясь друг другу, говорили вполголоса: “Разбогател. Гм. А на чём разбогател — мы знаем. Хочет удивить. Ну и пусть — мы удивимся, а денежки возьмём с него втрое, хи-хи. Очень хорошо, самовар серебряный и ликёр хороший, и торт хороший; всего съедим, а уважать не станем”».

Показаны двое удачливых и успешных супругов, объединённых своего рода «подпольной» позицией по отношению к остальному миру. Кажется, в этом коллаборационистском духе и надо понимать имя знаменитого романиста, выступающего в отрывке: Норкин-Сологуб.

Интриги добавляет то, что обезьянья тема будто извека преследует род Толстых. К примеру, ярчайший их представитель — Фёдор Толстой-«Американец», в пору путешествия на борту шлюпа под командованием капитана Крузенштерна, — на Канарах приобрёл самку орангутанга. О чём потом ходили сонмы анекдотов и непристойных историй.

По вине крайне безнравственного поведения Толстого начальник экспедиции камергер Резанов, известный нам по рок-опере «Юнона и Авось», высадил проштрафившегося пассажира в районе Камчатки (1804). Откуда неугомонный изгнанник по гряде Алеутских островов, далее через канадское побережье, — с его же не совсем правдоподобных баек: — перебрался на Аляску. За что и прозван Американцем.

Впоследствии дочь Фёдора Ивановича — Прасковья Перфильева, — влиятельная московская барыня, в память орангутангу своего отца также постоянно держала при себе небольшую обезьянку.

Литература:

1. А.Н. Толстой. Новые материалы и исследования. ИМЛИ РАН. 2002.

2. Е. Толстая. Ключи счастья. А. Толстой и литературный Петербург. 2013. 

Источник

Привязка к тегам серебряный век