Пример

Prev Next
.
.

Охват «Слова» в чём-то соприкасается с «Божественной комедией» – в нём есть и своя Беатриче, и блуждания героя в сумрачном лесу событий и мыслей, и счастливая развязка с движением к божественной ипостаси (святой богородице Пирогощей). И при этом необыкновенная метафоричность и многоплановость ракурсов, включающих, помимо исторического, духовный, культурный, литературный, психологический, политический и религиозный. Отдавая дань многочисленным исследованиям исторического, географического и лингвистического толка, связанным с вопросами подлинности «Слова», мы сосредоточимся на другом – на месседже, который оно несёт, не прямо, не идеологически, а выстраивая мозаику из ментальностей, подтекстов и метафор.

 

Боян да Ходына

Вопрос о том, кто же является героем «Слова», мне довелось решать в связи с поэтическим переводом, который я отважилась сделать, напоминая себе самой князя Игоря, выступающего на многочисленное войско половецкое. Тем не менее, не только эмоции владели мной в часы сопричастности к событиям русской старины. Увлекла редкая возможность осмыслить некоторые скрытые аспекты «Слова» как на поэтическом, так и аналитическом уровне.

Круг проблем, которые решал вдохновенный автор «Слова», достаточно широк, но, несомненно, он включал в себя и вопрос о том, как формируется направление государства, как отбирается кандидатура на роль героя, и какова роль певца и правителя.

К удивлению многих, «Слово» начинается не с похода Игоря и даже не с описания его предпосылок, а с пространного, не имеющего прямого отношения к событиям, рассуждения о том, какой стиль был бы более уместным для повествования. Д.С. Лихачёв, правда, пояснил эту странность, ссылаясь на жития и проповеди, для которых подобные отступления обычны, но всё равно не убедил, поскольку в приведённых им примерах речь идёт о текстах церковно-религиозного содержания. Пишущие их были озабочены не стилем, а приближением к Мудрости, к Логосу через речение великих учителей и добродетели. А «основная добродетель пишущего – смирение, отвержение от собственной воли, умаление собственных сил»1. «Велика учителя и мудра сказателя требуеть церкви на украшение праздника. Мы же нищи есмы словом и мутни умом, не имуще огня Святаго Духа на слажение душеполезных словес <…>», - пишет в своей вступительной части к «Слову на Фомину неделю» Кирилл Туровский, которого цитирует Д. Лихачёв2. Во вступлениях такого рода пишущие «проявляют смирение в трудах своих», веруя, что «произведение создаётся не по хотению автора, <…> но по послушанию» 3. В «Слове» подобная логика не выстраивается.

Короче говоря, коммерческий издатель изъял бы вступительную часть «Слова» без особого ущерба для самой истории. И с точки зрения массового читателя, был бы прав. Наверное, был бы прав и с точки зрения историка, которому вот именно эта часть ну никак, ну ни о чём существенном в плане Игорева похода не говорит. «И чего он взъелся на этого Бояна? Чем он ему мешал?», - так или почти так думалось мне и моим соученикам, бегло ознакомившимся с начальными страницами повести. Благо, что учительница всё толково разъяснила про «десять соколов на стадо лебедей», да и в учебнике можно было ещё раз пробежать.

В университете, конечно, всё уже было по-другому, но с тем же ощущением чего-то лишнего, что не связывается с целым, разве что искусственно.

Понимание органичности целого пришло гораздо позже, можно сказать, совсем недавно. Начало этому пути было положено ещё в докторантуре Пенсильванского университета на лекциях проф. А. Рязановского и А. Каценелинбойгена, памяти которых я и посвящаю эту работу.

При чём тут Боян?

Достаточно полный обзор интерпретаций этого образа был сделан в своё время Дмитрием Лихачёвым. Начиная с Радищева, называющего Бояна «сладчайшим певцом», характеристика этого песнотворца практически не меняется. Для Жуковского Боян – «радость древних лет»; у Пушкина он – «сладостный певец». «В творчестве поэтов декабристского круга <…> к традиционному восприятию Бояна прибавляется характеристика его как певца-гражданина, патриота» 4. Середина XX века не вносит существенно нового понимания в образ Бояна. Н. Гербель нисколько не отступает от привычного стереотипа вещего Бояна («Боян вещим духом обоян»), так же, впрочем, как и Л. Мей, который в своём стилизованном переводе «Слова» обращается к Бояну: «Ох, ты гой-еси гремучий соловей Боян!». Те же тенденции в трактовке Бояна и в переводе Заболоцкого («Тот Боян исполнен дивных сил», «О Боян, старинный соловей!», и т.п.).

Тем не менее, образ Бояна в «Слове» не столь однозначен. Из ссылок на его песни (их приводит безымянный повествователь-бард), видно, что этот толкователь исторических событий представляет историю как ряд выхолощенных и расцвеченных героических эпизодов, не отражающих в полной мере исторических событий, против чего и возражает повествователь «Слова», призывая следовать «былинам времени», а не вымыслу («Пусть начнется же песнь эта по былинам нашего времени, а не по замышлению Бояна.» 5).

Речь, однако, не только о «старой поэтической манере Бояна» 6, соответствующей «духу развивающегося русского героического эпоса» 7. За слогом и пафосом кроется определённая ментальность. О ней говорится уже в символике соколиной охоты («Тогда напускал десять соколов на стадо лебедей»). Сокол, как известно, отличается зоркостью и добычу свою видит издалека. Иными словами, Боян точно избирает цель для своего поэтического вдохновения. При этом следует учитывать, что он – княжеский певец. И не просто княжеский, а «любимец», как его называет, возможно, иронически, бард-оппонент. Статус придворного любимца накладывает на поэта определённые обязательства: он должен обладать политической прозорливостью, идти в идеологическом фарватере и безошибочно угадывать официальный курс.

Опытный, умеющий потрафить правителю, Боян был, несомненно, искушён в придворной политике, что помогло ему пережить несколько княжеских правлений (он назван песнотворцем «старого времени Ярослава» и любимцем «Олега-князя»). Это тип поэта, создающего при помощи накатанных приёмов картину, направленную на возвеличивание власть предержащих.

Повествователь-бард не осуждает Бояна, но даёт понять, что подобный подход ему чужд. В части, где говорится о выступлении Игоря на половцев, он практически пародирует стиль Бояна, показывая, как бы спел об этом известный стихотворец:

О Боян, соловей старого времени!
Вот бы ты походы те воспел,
скача, соловей, по мысленному дереву,
летая умом по подоблачью,
свивая славу обеих половин сего времени,
рыща по тропе Трояна
через поля на горы.
Так бы пришлось внуку Велеса
воспеть песнь Игорю:
“Не буря соколов занесла
через поля широкие -
стаи галок бегут
к Дону великому”.
Или так бы начать тебе петь,
вещий Боян,
Велесов внук:
“Кони ржут за Сулой -
звенит слава в Киеве;
трубы трубят в Новгороде -
стоят стяги в Путивле!”

Итак, различие между певцами в том, что повествующий не является княжеским песнотворцем. Почти об этом же пишет и Д. Лихачёв: «Автор “Слова” не чувствует себя человеком зависимым, подневольным, выполняющим чей-то заказ»8. Только у Лихачёва, заметим, речь идёт об авторе, а у нас – о повествователе.

Автор, повествователь… Какая разница?

Разница есть. И порой она столь существенна, что я предпочитаю и в данном случае их разделить. В самом деле, нам ничего неизвестно об авторе, и гипотезы о нём могут быть разными. Он может быть как свободным художником, так и придворным песнотворцем, анонимно написавшим «Слово». Более того, он может быть и частично анонимным, т.е. его анонимность может быть открыта великому князю, но по каким-то причинам скрыта от его окружения и наоборот. В отсутствии фактов, догадок может быть сколько угодно много.

О повествователе известно куда больше. Во-первых, он живёт в то же время, что и герои его повести, что совсем необязательно для автора. Б.И. Яценко сомневается, мог ли бы «автор “Слова” возводить князя, опозоренного неудачей, в ранг народного героя»9. Его ответ: «Конечно, не мог ни в 1185 г., ни даже в 1187 г., когда еще были свежи воспоминания о неудачном походе и не все воины вернулись из плена. Мысль о том, чтобы использовать сюжет похода 1185 г. для прославления князя Игоря, могла появиться у автора “Слова” немного позже. <…> Автор может рассказывать о событиях, вспоминая о дедовской и прадедовской славе. Слава не умирает, а как бы переходит в наследство потомкам» 10. Во-вторых, герои, о которых пишет повествователь, поданы как реальные фигуры, они якобы существуют в его пространстве. Совсем по-иному могут обстоять дела с автором. Даже если он и современник изображаемых исторических событий, герои могут быть и вымышленными (частично или полностью) 11.

Автор – тот, кто складывает всё вместе, кто стоит за композицией и подтекстом, проявляющимся в деталях, кто наделяет своих героев речами и поступками и пр., и пр. Повествователь знает немного больше своих героев, но ему не дано всевидящее око автора.

Разделяя автора и повествователя мы существенно упрощаем задачу, вынося за скобки вопросы подлинности, хронологии и т.п. Например, исследователи «Слова» не раз указывали на несоответствие даты затмения и похода Игоря (затмение было только на девятый день, тогда как в «Слове» поход Игоря с него начинается) 12. Знал ли об этом автор? Неизвестно. Повествователь точно не знал – он из другого, неисторического, пространства, где сосуществуют и Боян, и века Трояна (вопрос о Трояне до сих пор не решён однозначно) 13, и исторические фигуры, не произносившие, однако золотых слов, и многое другое.

Автор даёт свободу своему повествователю, руководствуясь замыслом. И не следует поэтому попадаться на удочку, доверяя с первых строк повествователю, будто именно он и будет всё излагать «по былинам времени» 14, а не по «замышлению» своего создателя – автора «Слова». Так, говоря о дате затмения, Б.И. Яценко поясняет несоответствие тем, что «в “Слове” солнечное затмение имеет иной смысл, чем просто описание конкретного астрономического явления. Тема борьбы света с тьмой, традиционно-библейская в своей основе, проходит через все произведение, и солнечное затмение в “Слове” не только и даже не столько — воспроизведение реального события, сколько поэтический образ» 15. Это вновь льёт воду на нашу мельницу, подтверждая, что метафора в «Слове» превалирует над историческим фактом. И происходит это, заметим, не однажды, поскольку, как отмечает Д. Лихачёв, хотя у автора «Слова» и есть исторические представления, но они «являются представлениями поэта, а не историка» 16. А раз так, то, значит, мы должны быть готовы к тому, что нас будут частично обманывать.

Вопрос – для чего?

Оказывается, мы погружены в неведомое пространство-время. Нет, не то чтобы мы историю изучили досконально перед тем, как прочитать «Слово», но теперь к этому ещё примешивается какой-то неясный писательский замысел, словно автор захотел столкнуть лбами историков и литературоведов. Факт: «Слово» начинается с вопросов литературных. Не факт: по «Слову» можно сверять исторические события того периода. Как быть? Соломоново решение: отделить автора от повествователя и руководствоваться художественным замыслом.

Например, исследователи не раз отмечали, что «традиционно-библейская основа» «Слова» переплетается с языческими образами. И хотя, по словам Андриановой-Перетц, «достигнутые результаты позволяют прийти к неоспоримому выводу: “Слово о полку Игореве” — литературное произведение» 17, сугубо литературоведческой интерпретации этому факту не было дано. Начиная с Н.Ф. Грамматина и Ф.И. Буслаева, языческие образы в «Слове» трактуются либо как чисто риторические фигуры (Грамматин), либо как исторические свидетельства остаточных следов язычества в др.-русской культуре (Буслаев и другие). Холистический подход, прямо соприкасающийся с художественным замыслом, даёт более концептуальный ответ.

С миром языческих образов соотнесён Боян, названный внуком Велеса («Велесовь внуче») – языческого божества, покровителя поэтов-сказителей. Лично себя повествователь в этих терминах не мыслит и собственное повествование заканчивает христианским призывом:
Здрави князи и дружина,
побарая за христьяны
на поганыя плъки!

Это любопытный факт, тем более, что несколькими строками выше повествователь приводит хвалебную песнь Бояна и Ходыны, в которой отсутствуют ссылки на христианство:

Сказали Боян и Ходына,
Святославовы песнотворцы
старого времени Ярослава,
Олега-князя любимцы:
“Тяжко голове без плеч,
беда телу без головы” –
так и Русской земле без Игоря.

Нам остаётся только поверить повествователю на слово, что именно так они и сказали. А вот что касается автора, то к нему вопрос: почему он расставил акценты подобным образом? Что хотел этим подчеркнуть?

Разумеется, Боян не был язычником в прямом смысле. Он и Бога где-то там упомянул в качестве поговорки – никому, мол, «суда божьего не миновать». Язычество Бояна – в сотворении кумира из очередного правителя, а опасность его – в насаждении этой ментальности в слушателях. Прибегая к ёмким формулировкам и шаблонным сравнениям, доступным пониманию обывателя, Боян и Ходына достигают того эффекта, который требуется в определённой политической ситуации, выступая «запевалами» в общем хоре ликующей толпы.

В истории иногда наступает такой момент, когда нужен некто, способный первым крикнуть «ура!» или «долой!». В «Слове» «ура!» кричит Боян (получив на то «добро» от Святослава). Религиозный и духовный аспекты не входят в полномочия этого барда. Отсюда – различная направленность двух завершающих песен. Обе хвалебного содержания, но по-разному: Боян прославляет нового правителя; повествователь восхваляет участников битвы за то, что те увеличили сферу влияния христианского мира. Это существенное различие. И если идея объединения русичей до сего момента идёт под эгидой единения братского, кровного, племенного, то теперь она поднимается до единения духовного.

Велесовь внуче

Посему и манера Бояна определяется как манера, идущая от язычников: «рища въ тропу Трояню». В своём объяснительном переводе Д. Лихачёв расшифровывает это как «рыща по тропе [языческого старого русского бога] Трояна» 18, хотя существование такого бога пока не установлено19. Так или иначе, ссылкой на Бояна открываются языческие аллюзии, и если следовать тексту, то можно заметить некую систему в их появлении.

Языческие образы в «Слове» соотнесены с миром половцев. Они либо обозначают среду обитания язычников, либо символизируют границу между двумя мирами, либо служат вектором, направленным против русских воинов. Приведу ниже примеры из текста с пояснительным переводом Лихачёва в скобках и моими последующими комментариями:

1. збися див,
кличетъ връху древа,
велитъ послушати – земли незнаеме

(встрепенулся див – кличет на вершине дерева,
велит прислушаться – земле незнаемой)

Здесь див возникает в связи с «землёй незнаемой», т.е. с вотчиной язычников.

2. Уже снесеся хула на хвалу;
уже тресну нужда на волю;
уже връжеся дивь на землю.

(Уже спустился позор на славу [позор поражения заслонил собою былую славу]; уже ударило насилие [половецкое] на свободу [русских]; уже бросился див на землю [Русскую]).

В этом отрывке див перенимает функцию половцев и является их собирательным образом.

3. Се ветри, Стрибожи внуци, веютъ съ моря стрелами
на храбрыя плъкы Игоревы.

(Вот ветры, внуки Стрибога, веют с моря стрелами
на храбрые полки Игоревы.)

Функция ветров, выступающих в роли противника, аналогична функции вражеского языческого стана.

4. Всеславъ князь людемъ судяше,
княземъ грады рядяше,
а самъ въ ночь влъкомъ рыскаше:
изъ Кыева дорискаше до куръ Тмутороканя,
великому Хръсови влъкомъ путь прерыскаше.

(Всеслав-князь людям суд правил,
князьям города рядил,
а сам в ночи волком рыскал:
из Киева дорыскивал до петухов Тмутороканя,
великому Хорсу волком путь перерыскивал.).

Образ Хорса знаменует собой границу двух культур, движение от одного сознания к другому – от стана христианского к языческому. Кроме того, Всеслав был известен как волшебник, а Буслаев трактовал его даже как оборотня. Поэтому языческое мироописание сопутствует этому герою в момент его волшебно-молниеносных переходов.

5. Тогда, при Олзе Гориславличи,
сеяшется и растяшеть усобицами,
погибашеть жизнь Даждьбожа внука,
въ княжихъ крамолахъ веци человекомь скратишась.

(Тогда, при Олеге Гориславяче,
засевалось и прорастало усобицами,
погибало достояние Даждьбожа внука,
в княжеских крамолах сокращались жизни людские.)

Л.В. Соколова указывает на существование нескольких точек зрения относительно того, кто назван «Дажьбожьим внуком» в «Слове»: «По мнению первых издателей, внуки Д. — это “пользующиеся благоденством как даром Дажьбожа внука”. Дубенский и О. Сулейменов во внуках Д. видели половцев. Н. Ф. Грамматин первым высказал точку зрения, согласно которой внук Д. — это рус. народ» 20. Его версию разделял Лихачёв. Мне ближе первая версия о дружески настроенных половцах, которые страдали от княжеских усобиц и решили отомстить за разорение своего племени. В «Слове Иоанна Златоуста» сказано, что «друзии верують в Стрибога, Дажбога и Переплута, иже вертячеся ему пиють в розех» 21. К ним, возможно, относилась дружеская часть половцев.

Как видим, языческие образы в «Слове» возникают не спорадически. Они определённо складываются в систему.

Герой или не герой?

«Беда телу без головы – так и Русской земле без Игоря»… В этом бояновом определении сквозит скрытая авторская ирония (предполагаю, что автор и придумал эти стихи). Ведь если рассматривать Игоря в контексте всего происшедшего, то перед нами совершенно очевидно предстаёт образ князя, нежелающего задуматься над последствиями своих поступков. Уязвимость войска Игорева, уступающего по численности врагу, могла быть неочевидна только ребёнку, ибо даже неопытный воин, каковым является автор сей работы, мог бы с лёгкостью оценить преимущество противника. Посему рассуждения о роли дурных предзнаменований, которыми отважный Игорь якобы пренебрёг, наивны: предзнаменования не могли бы открыть бывалому воину больше, чем его собственный опыт.

Б.И. Яценко пишет: «Сложнейшие мотивы поведения северского князя Игоря объясняли еще в XIX в. удалью, жаждой славы, неосмотрительностью или даже безрассудством. А. Веселовский, у которого немало интересных наблюдений по “Слову”, тем не менее писал: “Можно бы ожидать, что автор остановится на фактах героизма и мужества, но он предпочел такие непривлекательные черты, как поражение, плен, трусливое бегство”. Веселовский считал “Слово” сатирой на “дряблое общество” XII в.» 22.

На вопрос о том, что же именно делает Игоря героем, Яценко отвечает следующим образом: «Лучше идти навстречу врагу и с честью умереть в бою, чем быть плененным, оставшись дома» 23. Однако бездумность Игоря не делает ему чести и в особенности, когда войско загублено зазря. На геройство подобный поступок явно не тянет. В чём же тут дело? Ведь даже чисто литературный образ должен иметь под собой логику, по которой восстанавливалось бы его геройство.

Несколько исторических ссылок всё же не помешает

Святослав, после того, как гнев его на сына улёгся, созывает князей объединится под эгидой отмщения за него, провозглашая Игоря героем. Это место является наиболее неясным в «Слове». Прежде всего, Игорь, находясь у половцев, о подмоге не просил. Утверждение же, что он был пленником, может быть поставлено под сомнение. Как свидетельствует «Повесть временных лет», половцы с почтением относились к Игоревым заслугам. Ему была предоставлена воля. Он мог охотиться, ездить, куда пожелает, и даже справлять христианскую службу: «Игорь же Святославович в тот год, братья, был у половцев <…>. Половцы же, которые стыдились воеводства его, не делали ему зла, но приставили к нему сторожей и сынов своих <…> но волю ему дали, где хочет, там ездит <…>. И попа же ему привезли из Руси со святою службою»24.

Игорь был достаточно неординарной фигурой, чтобы представлять ценность лишь в качестве раба. А. Рязановский отмечал в своих лекциях, что Игорь после поражения принял присягу неприятеля, а раб присяги не принимает. Кроме того, по словам Рязановского, в то время не существовало присяги Русской земле. Князья присягали старшему князю в своём княжестве, так что принять присягу другого князя или хана не считалось изменой в современном смысле. Далее, в «Слове» говорится, что после поражения Игорь пересаживается из седла золотого (то есть княжеского) в седло кощеево (по версии Д. Лихачёва – рабское). Однако, как указывал Рязановский, для раба не характерно пересаживаться в седло, ибо раб вообще не имел своего седла. Если бы речь и впрямь шла о рабстве, то вполне уместно было бы сказать «лишился своего золотого седла» или что-нибудь в этом роде.

«Кощеево седло», по версии Рязановского, не метафора рабства, а указание на стан, в который попадает князь Игорь после битвы. В тексте слово «кощей» употребляется несколько раз в связи с половцами. В своём Золотом Слове Святослав говорит, обращаясь мысленно к Всеволоду: «Если бы ты был здесь, то была бы чага по ногате, а кощей по резане» (перевод мой – В.З.). Речь идёт о том, как дёшево были бы проданы – «по ногате и по резане» – чага (рабыня) и кощей. Кощей здесь может обозначать, по аналогии с рабыней, раба. Но, с другой стороны, когда Святослав призывает галицкого Осмосмысла Ярослава выступить против Кончака, он говорит:

Стреляй, господине, Кончака,
поганого кощея,
за землю Рускую,
за раны Игоревы <…>

Как видим, здесь сам Кончак назван кощеем. Было бы слишком большой натяжкой утверждать, что Святослав даёт хану кличку раба. При всей нетерпимости к врагу он понимает, что имеет дело с равным по силе и власти.

По версии Рязановского, «кощей» - это ругательное обозначение кочевника. Вспомним русские народные сказки, где роль врага и завоевателя играл Кощей Бессмертный. Он-то как раз и был олицетворением небывалого могущества, властителем и поработителем, но никак не рабом.

Итак, вырисовываются ещё две версии героизма Игоря. По мнению Лихачёва, Игорь попадает в плен, и героизм его заключается в том, что он бежит из плена, рискуя жизнью, дабы служить Русской земле. Рязановский считает, что Игорь просто-напросто меняет присягу после поражения, вступает в союз с половцами, как известный нам князь Олег, и живёт у половцев в достатке и богатстве. Героем он становится потому, что оставляет сытую и богатую жизнь у кощеев, когда Господь указывает ему дорогу домой. Такая жертвенность несомненно должна возвысить Игоря в глазах поколений.

В связи с этим мне хотелось бы предложить ещё одну версию провозглашения Игоря героем.

«Ум князя уступил желанию»

Да, увы, как на светило небесное, на «солнце земли русской», Игоря, нашло затмение в час, когда он двинулся на орду вопреки здравому смыслу. Но не упрекать в очередной раз будем мы его за это, а посмотрим на положительные моменты, раскрывающиеся во время его похода против половцев.

Собираясь в поход, Игорь не ставил перед собой задачи завоевания земель противника в целях собственного обогащения. Он был достаточно богатым князем, хоть это не объяснение в данном случае – князья, устраивавшие набеги на соседские земли, были не беднее Игоря. Тем не менее, алчность их не знала предела. Игорь же был в корне другим. Стоит вспомнить хотя бы окончание первого дня битвы, когда войско Игоря одержало победу. Воины стали хватать золото и серебро, красных девок половецких, а Игорь взял только боевые знаки врагов, символы победы и власти.

В этом – весь Игорь. Он понимает роль нематериальных ценностей и демонстрирует это на практике. Не приходится говорить о том, как велик соблазн у победителя на поле брани. Но Игоря не прельщает всё то, что прельщает других воинов. Так вырисовывается его существенное отличие от них. Из всех князей, осуждённых Святославом, только он, пожалуй, и способен был бы выступить в поход за идею. Именно такой поход и вынашивал Святослав, мечтавший об объединении Руси.

Оказавшись у половцев и пребывая в достатке, Игорь мог мучаться крайней внутренней неудовлетворённостью. Никакие богатства не могли бы заменить ему те символы власти, которые он взял себе на поле боя, и это могло существенно угнетать его. Однако вернуться домой он тоже не мог, слыша хулу себе, доносившуюся до него с разных уголков земли:

Тут немцы и венецианцы,
тут греки и моравы
поют славу Святославу,
корят князя Игоря,
что потопил богатство на дне Каялы – реки половецкой, –
просыпав русское золото.

«Ту Игорь князь выседе из седла злата, а в седло кощиево» («тут Игорь-князь высадился из седла злата в седло кощеево»). Это короткое «тут» прямо указывает на причину Игорева решения переметнуться в стан половцев.

И тогда Святослав призывает князей вступить «в золотые стремена за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы» (о которых нам, кстати, ничего не известно). На это никто не откликается.

Никто, кроме Овлура не выходит к Игорю, а дорогу ему указывает Бог. Для чего же тогда был брошен клич? Объяснение напрашивается только одно: Золотое Слово было направлено к слуху Игоря. Это был знак того, что хула прекращена и ему воздана честь. Не народ, не князья и не Боян, а Святослав лично поставил судьбу Игоря и русской земли на одну ступень, сделав из него, тем самым, героя.

Для чего ему это было нужно?

Святослав был прекрасным воином – он полонил Кобяка, «наступил на землю половецкую; притоптал холмы и овраги», увеличивая владения будущей Руси. И вместе с тем, он понимал, что механическим присоединением земель не достигнешь прочного могущества. В шахматных терминах, земли создают лишь материальное преимущество. Однако без укрепления позиций, оно может обернуться негативным фактором25. Намёк на это содержится в образе реки Стугны, поглотившей «чужие ручьи и потоки», но не поправившей этим свою «худу струю», а только погубившей молодого Ростислава.

Требовалось развитие и упрочение позиционных параметров, способствующих закреплению добытых земель, и одним из таких параметров являлось объединение князей. Установлению коалиции и посвящает Святослав остаток своей жизни. Стратегия его по объединению Руси достойна того, чтобы на ней остановится чуть подробнее.

Как уже упоминалось, поначалу Святослав занимается исключительно материальным аспектом. Помимо покорения половецких земель сюда относится и взятие в плен половецкого хана – самой ценной фигуры противника. Этим Святослав добивается расположения и поддержки князей и народа. Кроме того, он даёт стране изобилие, что резко повышает его популярность. Он понимает, что материальное благополучие народа – это его плацдарм, на котором он может строить здание будущей единой Руси.

Следующий шаг Святослава связан с развитием сферы отношений. То, что он делает, находит прекрасный резонанс в обществе. Благодаря умело сформированной позиции, Святослав становится героем своего времени и за ним закрепляется титул мудрого правителя. Это, в свою очередь, должно благоприятствовать осуществлению его глобального замысла.

Можно считать, что приблизительно с этого момента Святослав начинает серьёзно готовиться к реализации своего плана. Он собирается обнародовать призвание к князьям и выступить против половцев под эгидой объединения. Однако Игорь опережает его. И главное не то, что он выступил вопреки воле отца, а то, что невольно поставил под угрозу лелеянную Святославом идею объединения. Игорь, сын Святослава, его надежда, показывает дурной пример отщепенства. Но взвесив все плюсы и минусы Игоревой натуры, мудрый Святослав приходит к выводу, что без Игоря ему не обойтись.

В своём Золотом Слове он корит Игоря только за то, что тот несвоевременно выступил и не поделился планами с ним. Он порицает Игоря за бездумность и честолюбивые устремления, но по сравнению с тем, что он скажет об Изяславе и Всеславе, это просто пустяки. Русская земля породила немало отважных князей, но почему-то все они приносили ей только несчастья. И князь Олег, и князь Всеслав, и другие князья охарактеризованы в Золотом Слове как разорители Русской земли, отвоёвывающие участки у собратьев и ослабляющие Русь.

Ингварь и Всеволод,
и все три Мстиславича,
не худого гнезда соколы!
Не по праву побед
расхитили вы себе владения!
………………………………
Ярослава все внуки и Всеслава!
Склоните стяги свои,
вложите в ножны свои мечи повреждённые,
ибо лишились вы славы дедов.
Вы ведь своими крамолами
начали наводить поганых
на землю Русскую,
на богатства Всеслава.
Из-за усобицы ведь настало насилие
от земли Половецкой!

Существенная разница между ними и Игорем в том, что их цели не совпадали с интересами Руси. Раздробленная Русь нуждалась не в усилении отдельных княжеств и не в процветании вотчин. Русь требовала объединения, дабы покончить с усобицами и укрепить мощь.

Святослав понимает, что теряет силы. Он также понимает, что Игорь – идеальный для Руси того времени тип правителя, поскольку печётся не о богатстве, а о славе. Что же касается неожиданной вылазки Игоря, то бескорыстное, не ориентированное на наживу безрассудство иногда является решающим фактором для победы при прочих относительно равных условиях. Кроме того, Святослав, по-видимому, надеется, что Игорь извлечёт урок из своего опрометчивого поступка, запомнив опыт всеобщего поношения. Это ведь не буй-тур Всеволод, для которого любые уроки скорей всего бесполезны, поскольку кровь не укротишь.

Так, путём сравнений с другими князьями, постепенно вырисовывается набор качеств, выгодно отличающий Игоря от остальных. В Золотом Слове Святослав не просто призывает князей объединиться и выступить на защиту Игоря, но исподволь подготавливает мнение о его исключительности.

Возвращение блудного Игоря

Христианская нота, слабо прорывающаяся тут и там, неожиданно разрешается мощным заключительным аккордом за веру. В этом контексте возвращение Игоря в родные пенаты читается, как возвращение блудного сына, который «был мёртв» в стане язычников, «а теперь ожил». И это взрывает текст, потому что только в этот момент и осознаёшь, в чём месседж автора, показавшего, что никаких христианских убеждений у князей и близко не было, что все они пропитаны языческой ментальностью стяжательства и молятся на золотого тельца. Формально они христиане, но не усвоив сердцем христианских заповедей, они действуют ничуть не лучше, а порой даже и хуже язычников, не дававших обет Господу стоять на страже Его закона. Обирая ближнего своего, разоряя земли, они тем самым попирают основы христианства. Посему концовка «Слова» направлена не на прошлые походы, а на будущее. Она не о том, как было, а о том, как должно быть. Здесь певец перенимает эстафету у правителя и вводит новое измерение – духовное – в миссию объединения, поднимая объединение княжеств до уровня духовного единения.

Как видим, разговор о двух типах певцов в начале «Слова» - не просто отступление. Начиная и завершая певцами, автор делает эту тему обрамляющей, что заставляет задуматься о цели произведения. Для чего оно написано и на кого направлено? Подтекст «Слова» и его скрытый месседж выносит его за рамки летописного жанра. И художественность его другого, не сугубо описательного или чисто идеологического толка. В нём содержится больше того, что можно почерпнуть из внешних деталей. Это произведение иного плана, в котором разговор о судьбе и направлении государства, о выборе преемника и стратегии ведётся на более искусном языке, чем язык Бояна. А если так, то автор апеллирует явно не к простому читателю, ориентированному на княжьих песнотворцев… Все эти и другие идеи и легли в основу моего перевода «Слова».

1 А.Н. Ужанков. Эволюция писательского сознания в русском литературном процессе XI – первой трети XVIII века. // Вестник литературного института им. А.М. Горького. №2. М., 2006. С. 9.

2 Д. С. Лихачев. «Слово о полку Игореве» и особенности русской средневековой литературы. // Слово о полку Игореве - памятник XII века. - М.; Л., 1962. - С. 300-320.

3 А.Н. Ужанков. Указ. соч. С. 8.

4 Д. Лихачёв. Золотое слово русской литературы. // Слово о полку Игореве. М.: Худ. лит., 1983. С. 91.

5 Здесь и в дальнейшем будет цитироваться перевод Д. С. Лихачёва по изданию 1983 г. В случае исключений в тексте будет указан другой переводчик.

6 Д. Лихачёв. Указ. соч. С. 165.

7 Д.М. Шарыпкин. Боян в «Слове о полку Игореве» и поэзия скальдов. // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. XXXI, С. 22.

8 Д. Лихачёв. Указ. соч. С. 7.

9 Б.И. Яценко. Там же.

10 Б.И. Яценко. Там же.

11 В. Ф. Миллер оспаривал реальность Бояна, утверждая, что в «Слово о полку Игореве» он «введен как пиитическое украшение... имя вещего поэта, потомка божества, должно украсить произведение автора, возвысить его в глазах читателей (Взгляд на «Слово о полку Игореве», с. 125)». Цитируется по: Булахов М. Г. "Слово о полку Игореве" в литературе, искусстве, науке: Краткий энциклопедический словарь / Под ред. Л. А. Дмитриева. — Минск: Университетское, 1989. — 247 с.

12 См. Н. К. Г у д з и й. Еще раз о перестановке в начале текста «Слова о полку Игореве». — ТОДРЛ, т. XII. М.—Л., 1956; В. А. Рыбаков . «Слово о полку Игор ве» и его современники. М., 1971, и др.

13 См. Соколова Л. В. Троян // Энциклопедия "Слова о полку Игореве". Т. 5.

14 Отстаивая точку зрения о том, что и светским источникам были свойственны отступления, В.П. Адрианова-Перетц пишет: «напыщенность («лихые словеса») и красноречье («велеречье») противопоставляются Амартолом заботе об истине — «пекущеся истиньных предания»; простое «неукрашено», но правдивое изложение предпочтительнее «с лжею» пространного. Конечно, монах Георгий Амартол считает предосудительным «велеречье» еще и потому, что оно идет от «елиньскых» — языческих — «ритор», он требует «душеполезного учительства», но все же «истину неукрашену» в историческом повествовании он ценит и за то, что, просто изложенная, она понятнее и полезнее людям. Эта мысль в своей основе очень близка к намерению автора «Слова» говорить «по былинамь сего времени, а не по замышлению Бояню», хотя, как увидим, к творчеству Бояна он относился с полным уважением — он для него и «вещий», и «смысленый».». Адрианова-Перетц В. П. «Слово о полку Игореве» и памятники русской литературы XI—XIII веков / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. дом); Ред. кол.: М. П. Алексеев, Д. С. Лихачев, О. В. Творогов (отв. ред.). — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1968. С.10.

15 Яценко. С. 120.

16 Д. С. Лихачев. Исторический и политический кругозор автора «Слова о полку Игореве» // Слово о полку Игореве: сб. исслед. и ст. / под ред. В. П. Адриановой-Перетц. — М.; Л., 1950. — С. 50.

17 Адрианова-Перетц В.П. Указ. соч. С. 24.

18 Лихачёв Д. Слово о полку Игореве. Указ. соч. С. 167.

19 См. Соколова Л. В. Указ. соч. Кроме того, в словаре Брокгауза и Эфрона читаем по этому вопросу следующее: «"Т." славянских преданий получил свое имя от римского императора благодаря тому, что славяне обитали в Дакии, где пришли в соприкосновение с римской империей при Траяне. Имя Т. в ряду славянских божеств, наряду с Велесом и Хорсом, встречается в одной из славянских редакций хождения Богородицы, в рукописи XII в. В "Слове и откровении св. Апостол", напечатанном по рукописи XVI в. Тихонравовым, Т. стоит рядом с Хорсом, Перуном и Дыем, причем о нем говорится, что он "бяше царем в Риме". Эпитет "Т." встречается тоже неоднократно в Слове о Полку Игореве. А. Н. Веселовский, признавая, что в одних случаях этот эпитет Слова навеян легендой об императоре Т., в других случаях объясняет появление его в Слове влиянием так наз. "Траянских Деяний", широко распространенных в средневековой литературе. Эпитет Слова: "внук Т." Веселовский сближает с легендой о происхождении разных народов от троянцев.» Цитируется по http://www.booksite.ru/fulltext/bro/kga/4/4739.htm

20 Л.В. Соколова. Указ. соч. Там же.

21 Цитируется по Л.В. Соколова. Энциклопедия "Слова о полку Игореве": В 5 томах / Рос. акад. наук. Ин-т рус. лит. (Пушкин. дом); Ред. кол.: Л. А. Дмитриев, Д. С. Лихачев, С. А. Семячко, О. В. Творогов (отв. ред.). — СПб.: Дмитрий Буланин, 1995. Т. 2.

22 Б.И. Яценко.Указ. соч. С. 116.

23 Б.И. Яценко.Указ. соч. С. 121.

24 Полное издание русских летописей. Москва: Восточная литература, Т. 1, с. 538. Перевод мой – В.З.

25 Шахматные аналогии в приложении к принятию решений разработаны в трудах проф. А. Каценелинбойгена.

 

СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ

Не настало ли время, братья,
В духе старых былин поведать
Эту повесть,
Страстей исполненную,
О полку Игоревом,
Игоря Святославовича?
Да будет же песнь начата
Как правдивая наша история,
А не вымысел изощрённый Бояна!
Боян ведь, певец искусный,
Сотворяя кому-нибудь славу,
Растекается мыслью по древу,
Серым волком бежит за добычей,
Чтоб воспеть её, наслаждаясь.
Даже в небо орлом взмывает.
Что на память придёт – то вещает.
Лишь событье мелькнёт перед взором –
Тут же пустит он десять соколов,
Цепких соколов – на струнновыйных
Лебедей. Кто настигнут первым,
Тот исторгнет хвалу немедля
Князю Мудрому Ярославу,
Или брату его Мстиславу,
Что в бою одолел Редедю,
Или славному князю Роману…

Нет, не соколов десять, конечно,
Но свои говорливые пальцы
Возлагает Боян на струны.
И живые, они вещают
Безграничную шумную славу.

1
Ну а мы начнём эту повесть
От Владимира, старого князя,
И до Игоря молодого,
Что охвачен был дерзким стремленьем
И направил ум свой и сердце
На свершение подвига – ради
И во славу земли нашей Русской.

2
Посмотрел на слепящее солнце
Князь Игорь, в поход выступавший,
И увидел, как тьма, разливаясь,
Накатила на всё его войско.

И сказал тогда Игорь дружине:
– О дружина моя, о братья!
Нет назад нам дороги. И лучше
Быть убитым, чем пленным. Так сядем
На своих на коней ретивых,
Доберёмся до синего Дона!

Обуяло его желанье,
Безрассудство затмило опасность.
Только Дон покорить бы великий!

– Жажду я, – говорит, – сраженья
В Половецкой степи бескрайней,
Жажду так, что и жизни не жаль мне.
Вместе, русичи, головы сложим!
Любо мне напиться из Дона.

3
О Боян, соловей всем известный!
Уж какие бы песни сложил ты,
Как бы ты изощрялся пристрастно,
Как заумно слагал бы куплеты,
Восхваляя поочерёдно
То того, то другого князя,
Возвращаясь к событьям далёким!

Ты бы так вещал о походе:
«То не буря подняла стаи,
Над полями внося смятенье, –
То стада половецких галок
Бегством к Дону бегут спасаться».

А ещё бы свистал ты, Бояне:
«Кони ржут за сулою, и эхом
Откликается в Киеве слава.
Только Новгород трубы заслышал,
Как в Путивле уж подняты флаги!».

4
Игорь ждёт с нетерпением брата.
Вот он мчится к нему, буй тур Всеволод,
Восклицая:
– Единственный свет наш,
О единственный свет ты наш, Игорь!
Оба вместе мы Святославовичи!
Оседлай же коней своих быстрых,
А мои-то давно наготове –
Я ещё снарядился под Курском.
У меня дружина бывалая:
И под звонкими трубами взрощена,
И под шлемами строго взлелеяна,
С острия копья вскормлена.
Все пути и дороги ей ведомы,
Все овраги тёмные знаемы.
Видишь, воины ждут в нетерпении –
Тетивы на их луках натянуты,
Колчаны расписные отворены,
И зеркальные сабли отточены.
Сами скачут, не ведая робости,
Точно серые волки в поле,
Ищут чести себе – князю славы.

Тогда Игорь-князь
Да вскочил в седло.
В злато стремя войдя,
Отправился
В путь-дорогу по чистому полю.

5
Меркнет солнце темнее темени,
Страшен ночи лик среди бела дня.

Засвистал, завыл мир встревоженный,
Заметался див
На дубу своём,
Кличет беды,
Велит прислушаться –
Кто ступает там, по траве ночной.

Слушай-вслушайся, край неведомый,
Распознай же их, земля незнаемая,
И Поморье,
И Волга,
И Посулие,
И Сурож,
И Корсунь,
И ты, Тьмутороканский болван!

6
И половцы дорогами нехоженными
Заспешили к Дону великому:
Кричат их телеги в полуночи,
Точно лебеди обезумевшие.

Игорь к Дону войско ведёт!

7
А беды на дубах вьются птицами,
А несчастья по оврагам рыщут волками.
И орлы своим клёкотом предвкушают пир,
И лисицы, учуяв,
Брешут яростно.

О Русская земля! Уже за холмом лежишь!

8
Долго меркнет ночь,
Свет зари запал,
Утащил поля в подземелия.
Но не щёлкает соловей во мгле,
Только галки трещат взбудоражено.

Молча выстроились
В глубине ночи –
Щит к щиту – бесстрашные русичи,
И поля преградили половцам –
Жаждут чести себе, князю – славы!

9

В пятницу,
Лишь только утро взойти приготовилось,
Растоптаны были
Поганые полки половецкие.

Как стрелы, выпущенные вослед добыче,
Бросились победители за девками красными,
За обозами с дорогими камнями и златом.

И хлюпали болота, пожирая настилы
Из роскошных покрывал и изделий узорчатых,
Брошенных под ноги воинами Игоревыми.

Сам же Игорь не польстился ни на девок,
Ни на аксамиты дорогие,
Ни на злато или паволоки.

Взял он себе только флаг червлён,
Да белую хоругвь, да червлёную чёлку,
Да древко серебряное –
В знак победы над ворогом.

10

Дремлет в поле Олегово храброе гнездо.
Далеко залетело!
Никому не хотело зла чинить –
Ни соколу, ни кречету,
Ни тебе, чёрный ворон, поганый половец!

Спят, сражённые сном, не слышат,
Что Гзак по дорогам серым волком трусит,
А Кончак впереди ему путь расчищает
К войску сонному,
К Дону великому.

11
День восстал,
Будто воин израненный,
Из царства тьмы. После битвы с бездной
Тучи хлынули с моря на степи,
Хочется им навести затмение
На четыре солнца – на род Святославовичей.

Быть же, быть же грозе смертельной,
Грянуть с Дона дождю стреловидному!

Не одно тут копьё преломится,
Не одна тут сабля притупится
О шлемы половецкие
На реке Каяле,
На берегах Дона великого!

О Русская Земля! Уже за холмом лежишь!

12
Это ветры, Стрибоговы внуки,
Направляют своё дыханье
В унисон с половецкими стрелами,
Что летят на дружину Игореву.

Стонет, стонет земля под воинами,
Реки мутны, как очи безумного.
Тусклый свет по полянам стелется.

И разносят стяги известие:
Продвигается враг бесчисленный
И от моря, и Дона великого,
И от всякой земли окружающей.

И навстречу кличу бесовскому
Оградились щитами русичи.

13
Яр-тур Всеволод! Стоишь в центре брани,
Мечешь стрелы и мечом гремишь.
Не уйдёт от твоей расплаты
Голова на плечах половецких!

Всё забыто тобою в запальчивости –
Честь, богатство, престол твой в Чернигове,
Ни о ранах не мыслишь опасных,
И не жаль тебе жизни собственной,
Будто жизни врагов своих лютых.

Даже образ любимой Глебовны –
Всё померкло в азарте сражения.

14
Ушли в преданье века Трояна,
Позади уж лета Ярослава,
Было и время Олегово,
Олега Святославовича.

Смутное время, ненастное.
Земля засевалась стрелами,
И всходы были кровавыми,
Но ненасытен Олег был,
Ковавший мечём крамолу.

Вот он вступает в стремя,
И звон золотого стремени
Тревожит могилы предков,
Деда его Ярослава,
Колоколом несчастий
Гудит в ушах Мономаха.

Олег ослеплённый мчится
В Тьмуторокань за подмогой.

И гибнет Борис в наказанье
За хвастовство перед битвой.

Не обошла погибель
И противника их Святополка.

Ты воистину был Гориславович
Для земли разорённой русской,
Князь Олег, зачинщик усобиц.
В твою бытность дикую пахарь
Появлялся редко на поле.
Что вспахать он мог? Разве – кости
Под вороньими жадными грудами…

15
Ну а нынче гремит пуще прежнего,
Пуще виданных всех и невиданных
Самых рьяных и жарких битв.

Всё костьми дроблёнными устлано,
Тёплой кровью живою полито,
И дымится теплом человечьим,
Уходящей жизнью земля.

Мчится Игорь, не в силах вынести
Этот стон расчленённого племени.
Он велит на заре поворачивать
На подмогу буйному Всеволоду.

Бьётся день и другой, а на третий
Ближе к полудню пали стяги.

Разлучились тут братья, отторгнутые
Друг от друга половецкими ханствами.
Там, на береге быстрой Каялы,
Без них уже пир довершался,
И орды гостей бесчисленных
Наполняли шлемы, как кубки,
Кровью доблестных русичей.

16
И девою белоснежной
Горечь выгнула лебединую шею
И восстала из самого сердца
Скорбящего внука Даждьбожья.

И пошла по земле своих предков
Исторгнутой думой о прошлом,
Пасмурной, горестной думой
О тех временах усобных,
Когда обращение к брату
Велось языком стяжательств:
– Это моё! – брат молвил.
– А это – моё! – брат вторил.

И вскоре не различали,
Что важно, что второстепенно.
Растерзанною добычей
Смотрела страдалица Русь.

17
Увлечённый охотой,
Сокол к морю пустился.
Потерялся из виду.
Не воскреснуть Игореву полку!
Погребальные боги
По земле онемевшей
Мчатся, боль разжигая,
Погребальными факелами на всём скаку.
Плачут вдовы о милых:
– Не вернуться вам, ладо.
Было солнце в светлицах,
А теперь только – ладан.
И не свидеться больше нам,
И не тешиться больше нам,
Ни мыслью, ни сном,
Ни златом, ни сребром.

18
И разлилась тоска
По Русской земле,
Стонут Киев с Черниговом.

Хорошо ли теперь,
Боевые князья,
Под поганым игом?

Но не слышат князья –

То лютуют, то пьют,
Платят половцам дань,
И крамолу куют
На печаль земли своей Русской.

19
А было ведь время, когда Святослав
Рукою державной и грозной
Пресёк все усобицы, погнав Кобяка,
Подмял Половецкую землю,
Потоптал все холмы и овраги её,
Возмутил озёра и реки.
И в темницу свою приволок Кобяка,
Утвердив этим власть и величье.

Но недолго длились мир да покой.
Сыновья Святославовы – Игорь и Всеволод –
Меж собой сговорившись, снарядились в поход
Против половцев войска бесчисленного.

Захотелось им славы мгновенной пожать,
Слыть героями в битве неравной.

Обрекли свою землю на голод и мрак,
Потопили на дне Каялы
Всё богатство, всё злато русской земли.

Возмутился люд против Игоря.
Осыпают хулою виновника бед
И славу поют Святославу.

Тут покинул Игорь Золотое седло,
Пересевши в седло Кощеево.

20
И видится Святославу тревожный сон
В Киеве на горах.

– Снится мне, будто в ткани чёрные
Заворачивают меня, бояре,
И кладут на кровать тесовую, а после
Льют вино синее, с горем смешанное.
Из пустых колчанов ненавистных половцев
Жемчуга мне на грудь проливаются.
И смотрю – отверстие в златоверхом тереме,
Будто готовятся покойника вынести.
Серые вороны клубятся, как тучи,
В этом проёме разобранном
И вместе с ночью кромешной уносятся
К морю.

И тогда ему отвечают бояре:

– Уж, княже, вещий сон тебе виделся.
То два сокола отчий престол покинули,
Вспорхнули со златоверхого терема
И отправились в город Тьмуторокань,
Вожделея испить из Дона.
Уж потешились сабли поганых о крылышки
Тех князей, уж опутали в путы железные.

21
– И оттого тебе ночь снилась, –
Продолжали сон толковать бояре, –
Что темно было в третий день этой битвы.
Ибо где ж взяться свету,
Если два солнца померкли,
Кому же светить,
Если оба багряных столпа погасли!
Заволокло теменью и древо их рода.
Морскою стихией
Взыграло буйство восточных народов.
Гепардами половцы
Стали по полям разбегаться.
Буря страстей человеческих
Хаосом земли объяла.
Красные девы готские
Звенят золотыми браслетами из русских сокровищниц,
К мести за старые пораженья взывают.

22
Изрёк тогда великий Святослав своё Золотое Слово.

– О сыновья мои, Игорь и Всеволод!
Не время вам было выходить на половцев,
Не время было славы искать.
Тайно от нас затеяли этот поход,
Нечестно пролили кровь поганую.
В буйстве сердца ваши дерзкие закалены.
О, зачем вы седины мои оскорбили!
Зачем лишили силы Русскую землю!

Теряет былую власть Ярослав.
А ведь войско его
Известно своим боевым задором.
Как они побеждали врага!
Стоило только
Клич им воинственный кликнуть –
И громили поганых одними ножами сапожными.
Но нет! Не хотелось вам славою с ними делиться!
Всё решили себе присвоить – все почести.
Как мне быть?
Сил во мне ещё хватит.
Только это ль не диво – старому стать молодым?
Сокол сбрасывает оперенье – мне своей седины не сбросить.
Да и помощи ждать от князей – напрасно.

Великий князь Всеволод!
На что тебе сила дана невиданная!
Можешь ведь Волгу вёслами расплескать,
А Дон шеломом вычерпать.
Был бы ты сейчас здесь, рядом со мною!
Вместе бы и одолеть нам ненавистного ворога.

А вы, буй Рюрик и Давид!
Не ваши ли воины
В собственной крови тонули,
Не вам ли пристало выступить
За землю Русскую,
За раны Игоревы!

И ты, галицкий Осмосмысл Ярослав!
Сидишь на вершине,
Подпираешь горы Угорские
Своими железными полками.
Не время на мир смотреть
С высоты своих собственных подвигов!
Собирайся в поход,
Стреляй в Кончака,
Кощея поганого,
За землю Русскую,
За раны Игоревы!

И вы, Роман и Мстислав,
И вы, Ингвар и Всеволод,
И все три Мстиславовичи,
Восстаньте же стрелами острыми!
Ждёт Русская земля!

Взгляните,
Уже померкло теченье Сулы –
Не серебрится как прежде,
И Двина болотом течёт –
Что стоит перейти её половцам!

Вспомните, как Изяслав
В одиночку пошёл на литовцев,
Перечеркнул все победы дедовы,
Потерпев пораженье.
И что осталось после него?
Только стих его песнотворца нехитрый:

«Дружину твою
Птицы крылами приодели,
Раны воинов погибших
Звери зализали».

Не было рядом с ним ни брата его Брячаслава,
Ни брата его Всеволода.
Пролилась душа его жемчужная
Через золотое ожерелье вокруг ворота.
Один встретил он свой смертный час.

О внуки Ярослава и Всеслава!
Забудьте раздоры прежние,
Не прокладывайте своими распрями
Путь поганым к земле нашей Русской!
Вложите мечи свои в ножны,
Ибо лишитесь славы предков своих!

Или вам не урок,
Как на седьмом веке Трояна
Решил Всеслав попытать счастья
И хитростью пробрался к Киеву? Вспомните,
Долго ль правил он,
Добыв престол не в бою и не по наследству?

Только смуту посеял и кровь пролил.
А потом бежал от восставших своих союзников,
И вломился в Новгород,
И волком скакнул до реки Немиги.

Там снопы сложил из голов человечьих,
Жизни молотил цепями булатными.

Всеми правил князь Всеслав,
Над всеми суд рядил.
А ночью волком рыскал,
Ища себе пристанища –
От Киева до Тьмуторокани.

Был он князем без княжества.
Для него звонили к заутрене в Полоцке,
А он тот звон в Киеве слушал.

Вещую душу имел он,
Да страсти его до страданий доводили неимоверных.
Не зря ведь Боян наш разумный
Сложил про него припевку:
«И птице высоко летать,
А суда Божьего не миновать».

О, стонать земле Русской
Под прахом первых её князей!
Неугомонны были,
Горячи.
Теперь вот другие поднимаются в походы,
Но и у них стяги порознь развеваются».

23
На утренней заре
Звенит тоскующий голос Ярославны,
Разносится от земли Русской к берегам Дуная.
Безымянной птицей
Кличет она в пространство:
– Полечу, – молвит, – кукушкою по Дунаю,
Омочу рукав шёлковый в Каяле-реке,
Утру князю раны кровавые на теле занемевшем.

В рассветной рани
Плачет Ярославна на городской стене,
Приговаривая:
– Ой, ты, ветер-ветрило!
Почто же, господин ты мой,
Гонишь встречным своим дыханием
Смертельные вражеские стрелы
На воинов лада моего?
Или мало тебе просторов морских и небесных,
Что затеял ты развеять моё счастье
Меж ковылей степных?

Причитает Ярославна
В ранней рани
Высоко на стене городской в Путивле:
– Ой, ты, Днепр Словутич!
Ты пробил горы каменные
Сквозь землю Половецкую,
Ты пригнал на себе Святославовы суда
На полки Кобяковы.
Неужто не вернёшь ты ко мне
Моего ладу,
Чтоб не оплакивать мне его спозаранку!

Чуть свет
Голосит на путивльской стене Ярославна
По милому своему, приговаривая:
– Трижды светлое и пресветлое солнце!
Всем от тебя тепло и радостно,
Но почему же, владыко ты мой,
Простёрло ты свои жгучие лучи
На войско князя моего?
Весело ли глядеть,
Как в поле иссушенном
Скручивает им луки жаждой жестокой,
Затягивает колчаны помрачением тягостным?

24
Вспыхнуло море в полуночи,
Завихрили смерчи по небу.
Игорю-князю
Бог путь указывает
Из земли Половецкой
В землю Русскую,
К отчему золотому престолу.

25
Погасли вечерние зори.

Игорь спит,
Игорь бдит,
Игорь мыслью дорогу следит
От великого Дона до малого Донца.

26
Подал знак Овлур за рекою,
Велит Игорю в дорогу собираться,
Велит князю понять:
Негоже Игорю быть в кощеевом стане.

На клич Овлура
Отозвалась земля,
Встрепенулась трава.

Сомкнутые веки половецкие сами разомкнулись.

А Игорь-князь
Поскакал горностаем к тростнику
И пустился белым гоголем на воду.
Вскочил молодцем на посланного Овлуром борзого коня
И соскочил с него серым волком.
И просочился к излуке Донца,
И взмыл соколом под тучами.

Но когда Игорь соколом полетел,
Тогда Овлур волком устремился,
Сбивая на ходу студёную росу:
Оба загнали ведь своих борзых коней.

27
Донец говорит;
– Князь Игорь!
Тебе слава кругом,
А Кончаку хула,
А Русской земле – ликование.

Игорь отвечает:
– О Донец!
Тебе слава кругом,
Тебе, лелеявшему князя на волнах
И стлавшему ему зелёную траву
На своих берегах серебряных,
Тебе, дававшему тёплый ночлег
Под сенью ветвистых деревьев,
Тебе, охранявшему его гоголем на воде
И чайками на волнах,
И чернядями на ветрах.
Не такова река Стугна.
Злобную струю имея,
Поглотила чужие ручьи и притоки,
И юного князя Ростислава утянула,
Не дав ему спастись после поражения.
До сих пор тоскует мать
На тёмном берегу Днепра
По сыну безвременно погибшему.

28
То не сороки застрекотали –
По следу Игоря скачут Гзак с Кончаком.

Притих тёмный лес, затаился:
И вороны не каркают,
И галки не трещат,
И сороки не стрекочут.
Только полоз змеиный,
Вечный ослушник Божий,
Ползает-извивается меж пней и трав.

А дятлы тёкотом путь к реке указывают,
А соловьи весёлыми песнями
Рассвет предвещают.

29
И молвит Гзак Кончаку:
– Ежели сокол к гнезду улетит,
Расстреляем соколёнка золочёными стрелами.

А Кончак Гзаку отвечает:
– Ежели сокол к гнезду улетит,
Опутаем соколёнка красною девицей.

– Нет, – говорит Гзак Кончаку. –
Ежели опутаем его красною девицей,
Не видать нам ни соколёнка, ни девицы,
И быть нам битыми
В поле Половецком соколиной стаей.

30
А любимцы Олеговы
Песнотворцы Святославовы
Боян да Ходына
Так сказали, ударив по струнам:
– Тяжко голове без плеч,
Беда телу без головы,
А русской земле – без Игоря.

31

Солнце светит на небесах –
Игорь едет по Русской земле. 

Девицы славу ему поют,
Города и пригороды гуляют и пьют,
От Днепра до Киева ликует люд.
Едет Игорь к святой Богородице,
Герой на веки вечные.

Что отцы пели,
То и дети петь будут:

«Слава Игорю Святославовичу,
Буй туру Всеволоду
И Владимиру Игоревичу!»

За здравие князей и дружин,
Защищающих славных христиан
От поганых войск половецких!
Князьям слава и дружине!
Аминь.

Иллюстрации Владимира Фаворского. Источник: Юрий Халаминский. Владимир Андреевич Фаворский. М., Издательство "Искусство", 1964.