Пример

Prev Next
.
.

Сергей Бочаров

Ирина Бенционовна Роднянская

Ирина Бенционовна, когда ей приходится говорить о себе, любит назвать себя просто критиком. Более почетных званий, таких, как филолог и даже литературовед, она сторонится. И вовсе не по причине будто бы скромности, а по причине точности, с какой ей нужно назвать ту роль, что она себе выбрала. В школе еще начиталась Белинского и решила, что станет критиком, - так она рассказывает. И вот давно уже заняла свое единственное место в литературе и в нашем гуманитарном мире. Единственное, потому что Роднянская у нас одна.

Как это начиналось, у меня осталось воспоминание. Совсем новое имя и статья в «Новом мире» в 1962-м, № 4 - «О беллетристике и “строгом” искусстве». В том же «Новом мире» накануне явления в нем Солженицына. И.Б., когда ей как-то случилось высказываться о Бахтине, вспомнила, что он явился в литературе фактически одновременно с «Одним днем Ивана Денисовича», и в этом увидела «некую историко-символическую веху». Это была последовательность чудесных явлений в начале 60-х (тогда же в «Вопросах литературы» явился Аверинцев). Явление молоденького автора со статьей о «строгом искусстве» было не такое громкое, но сегодня мы можем его припомнить и поставить в общий хронологический ряд.

Самая свежая литературная продукция дня сегодняшнего (т.е. тогдашнего дня) - повести и рассказы Б.Бедного, В.Богомолова, Г.Владимова, П.Нилина - дали автору материал рассмотреть немалый и прямо центральный общий вопрос теоретический: как в океане всего, что пишется и читается, в беллетристическом океане образуется настоящая литература, литература-искусство. На злободневном текущем материале автор нам показала это словно на пальцах. У беллетриста и иного качества писателя разные отношения с читателем. Беллетрист дает читателю то, чего читатель ждет от него, у него с читателем чудесные отношения. Настоящий писатель навстречу читателю не идет, он читателю не потакает, он читателя мучит и учит. Оттого его искусство - «строгое». Как на пальцах это было объяснено на «Большой руде» молодого Владимова и на «Жестокости» Павла Нилина. И так это было свежо по мысли, что помнится через полвека.

Это можно сейчас прочитать и вспомнить тому, кто может вспомнить, а многие годы автор не могла статью включить в свои предыдущие книги - из-за запрещенного в те поздние советские годы Владимова. Сейчас наконец мы имеем собрание сочинений И.Б.Роднянской - фундаментальный двухтомник, который автор назвала как присяжный критик - «Движение литературы». Только ведь какое это движение? От Пушкина и Гоголя до Платонова и Заболоцкого (Заболоцкий - личная тема особенно), и дальше к нашим дням - до Кушнера и Чухонцева. А между ними - Лермонтов, Достоевский, Случевский, Блок, Мандельштам. Весь главный объём словесности нашей. Такая вот литературная критика - потому что всюду автор остается самим собой и на Пушкина или Блока смотрит вместе и как филолог и как автор нашего дня. При этом свои многочисленные набеги на безбрежное поле нашей классики сама чрезвычайно ценит: «просто страшно подумать, что этого утешительного сектора в моих литераторских занятиях могло не быть».

Ирина Бенционовна даже любит назвать себя дилетантом, настолько она не замкнулась в какой-либо специальной области. Русская философия - еще один утешительный сектор: Владимир Соловьев и Сергий Булгаков, которого Роднянская нам фундаментально издала. Да, она честно и верно себя называет критиком, только она так возвысила это занятие, что сняла различие критики - филологии - философии. А между тем одна из последних ее статей в журнале поэзии «Арион» называется - «В погоне за флогистоном». Там целый фронт поэзии прямо нашего дня, а флогистон это огненная природа лирики. Огненное слово. И чтобы так назвать статью, надо критику быть алхимиком и самому быть в погоне за поэтическим флогистоном.

Можно предположить, что по части этой критической алхимии Заболоцкий был особенным ей учителем. О Заболоцком одни из сильнейших ее работ, и тоже филологических и критических вместе. Потому что исследование его поэтической метафизики происходит рядом с исследованием судьбы поэта в советской истории, и оно приводит к таким заключениям, что это было «сражение творческой силы с силой зла», и периодизация его творчества видится как «рассекающая жизнь поэта на части наносимыми ему ударами, ранами».

Никак не скажешь иначе про присутствие с нами Ирины Роднянской уже многолетнее, как про служение. Такое слово патетическое, но про Роднянскую хочется это сказать - и сказать патетически. Служение не текущей литературе, как принято говорить о критике, а всей безмерной русской словесности.

Словесности - хочется предпочесть это слово русской литературе. Потому что это определение филологическое. А Роднянская наш великий филолог. Филолог это любящий слово - не только какое он исследует, а и слово свое, каким он делает это. Они в родстве - слово поэта и слово филолога. Они роднятся во всяком случае у Роднянской.

Есть у нее такое - «Поэтическая афористика Пушкина и идеологические понятия наших дней». Так называется, потому что в те самые 90-е наши годы было написано, и из Пушкина вспоминалось: Пружины смелые гражданственности новой - по ним тогда страдали и мы. И там описано, как слово Пушкина афористически собирается в свою волшебную краткость, перелетая через логические цепочки - «кратким воздушным путем вместо извилистого наземного». Как это сказано, каким словом? Так, что, пожалуй, и сам бы он позавидовал. Так говорит Критик-поэт о нашем первом поэте. Литая формульность пушкинская и роднянская.

И ведь правда это литературная критика: слово филологическое, а посыл современный и даже прямо злободневный - наши страдания тех самых девяностых. К чему они привели - нам сегодня судить, а критик видела и тогда, откликаясь на «Красное колесо» Солженицына, четвертый, последний том - «Апрель семнадцатого»: «Если в плотной политической атмосфере задохнется внутренний человек, подлинный созидатель культуры, - русская революция 1991 года принесет те же страшные плоды, что и революция 1917-го». Это написано в 1995-м.

В заключение еще раз вспоминается Пушкин: И мысли в голове волнуются в отваге. Это он говорил о себе, а хочется сказать о нашем филологе-критике. Потому что, читая Ирину Роднянскую, прямо видишь, как мысли в этой голове волнуются в отваге.

Впервые опубликовано в сб. в честь Ирины Роднянской "Вопросы чтения", Москва, РГГУ, 2012.