Пример

Prev Next
.
.

Колонка опубликована в "Новом Мире", 2014, 10.

Немного о трилогии Мервина Пика


Издательство «Livebook/Гаятри», время от времени радующее нас книгами, которые иначе как «крупными» не назовешь, выпустило в этом, 2014 году знаменитую трилогию Мервина Пика о Титусе Гроане и замке Горменгаст, которую историки литературы опять же иначе как «классикой ХХ века» не называют. Три невероятно объемных тома (в этом издании 734, 768 и 416 страниц соответственно), сложных, вычурных, мрачных и наполненных странной символикой, скорее, казалось бы, уместной в готическо-романтической традиции века XIX, стали популярны в середине динамичного века ХХ. Отчасти, кстати, по «вине» Толкина; переводчик Сергей Ильин пишет (см. предисловие к первому тому), что издатели, на фоне успеха трилогии о Кольце, стали искать новое имя и нашли Мервина Лоуренса Пика, английского писателя, поэта, драматурга и художника, 1911 года рождения.

Сходство нашего автора с Толкином, впрочем, исчерпывается обстоятельством, что Пик, как и Толкин, родился за пределами Англии (Толкин — в Южной Африке, Пик — в Китае). Запомним на всякий случай тот факт биографии автора, что Пик по окончании Второй мировой войны был официально послан британским правительством на континент, в только что освобожденный немецкий концлагерь Бельзен (как «художник-свидетель»). Что же до посттолкиновского успеха романов Пика, наверное, здесь уместно упомянуть, что, вообще-то, первый роман трилогии, «Титус Гроан», вышел в 1946-м, а Толкин мыкался со своей трилогией, законченной в 1949-м, целых пять лет, вплоть до 1954-го, когда «Братство Кольца» увидело свет в лондонском «Allen & Unwin» (хороший урок для наших нетерпеливых авторов). Иными словами, издатели, если и схватились за трилогию Пика, то можно сказать, задним числом — первый том, собственно «Титус Гроан», к этому времени уже получил свою долю славы, второй и третий (1950 и 1959 годах) публика, если верить биографии писателя на fantlab.ru, «просто не заметила».

И было почему — «Горменгаст» Пика безусловно несовременен, или, точнее, вневременен… Он готичен, барочен, романтичен, символичен, да все что угодно — а заодно нетороплив, тяжеловесен, застревает на деталях, перескакивает через значительные временные промежутки и предлагает читателю насладиться пассажами, вроде: «И вот, по прошествии того, что представлялось бесконечностью Титусу и мгновенным взмахом подола времени — Баркентину, утро, летящее и медлящее, принесло долгожданный плод, и подобный воздушной виноградине, в светозарном коконе коей повисла на этот миг наша планета, — содрогнулся созревший фантом, именуемый полднем»[1]. Красиво, да? Но, как бы это сказать, несколько фундаментально.

А теперь кое-что о переводах, изданиях и переизданиях. К нам «Горменгаст» пришел, как и Толкин, поздно, уже в постсоветское время, и нынешнее издание, подготовленное блистательным переводчиком Сергеем Ильиным (именно он подарил нам артуриану Теренса Уайта), — всего лишь третье. Первое, а точнее — частичное (только вторая часть трилогии под названием «Замок Горменгаст») вышло в Киеве в 1995 году (издательство «Фита», перевод А. Панасьева). Второе издание, уже как полной трилогии, появилось в питерском «Симпозиуме» в одах, уже в переводе Сергея Ильина. И каждый переводчик решил задачу по-своему. Вот что, в частности, пишет об этих двух переводах постоянный автор «Нового Мира», литературовед Михаил Назаренко (на «Фантлабе» пишущий под сетевым псевдонимом Petro Gulak): «Хороши ли переводы? — Как сказать. “Киевский” упрощает стиль Пика, зачастую скатываясь в пересказ; но зато отлично переданы все значимые имена, и я полюбил “Горменгаст”, прочитав именно это издание. Перевод Ильина точнее и вернее — но зачастую чрезмерно вычурен, чтобы не сказать — манерен. А ведь в стиле Пика английская сдержанность и английская же ирония сочетаются с невероятным буйством сравнений, пышной риторикой и точными, зримыми эпитетами».

Задача, которая в данном случае стоит перед переводчиком, и правда неимоверно сложна. Хотя бы уже по причине тех же «говорящих имен». В предисловии к этому, новому, изданию «Горменгаста» сам Ильин пишет: «Кто-то из критиков сказал когда-то, что имена персонажей Пика отзываются диснеевскими мультфильмами. И тут возникают сложности. Еще в одном [киевском — М. Г.] переводе <…> Титус Гроан носит имя Тит Стон, Прюнскваллор — Хламслив, Сепулькревий — Гробструп, Свелтер — Потпуз, Саурдуст — Пылекисл, Стирпайк — Щуквол (дотошности ради надлежало бы соблюсти в этом имени порядок следования животных: Steerpike = Волощук, оно киевлянам было бы и ближе) <…> превращать графа Монте-Кристо в графа Христогорова, или Гамлета — в Хутор никому же в голову не придет. Или придет? Я выбрал путь средний…»[2]

Тут, наверное, можно вспомнить, что первые переводы/пересказы «модных» западных романов именно так и делались и с графа Монте-Кристо вполне могло статься превратиться в какого-нибудь графа Христогорова (недаром Алиса у Набокова стала Аней). Что, конечно, не отменяет того факта, что полного Пика подарил нам именно Ильин (о конгениальности таких, скажем, переводных словосочетаний, как «слизняком отзывающее сало», «натуральная сплошнота» и «изморщенные губы» не мне судить, хотя в общую стилистику барочно-готической глыбы «Горменгаста» они вполне укладываются) и что работа была проделана адова. Добавлю еще, что это, новое издание, по сравнению с питерским, по утверждению публикаторов, вычитано, выверено и приведено в полное соответствие в том, что касается имен и названий, а также сопровождается полным корпусом авторских иллюстраций. Пик, как я напомню, художник, иллюстрировавший «Алису в стране чудес» и «Охоту на Снарка», да и сам прекрасный поэт — в классически английском, абсурдистском изводе (стихи здесь представлены в прекрасном переводе А. Глебовской).

Ну а теперь вернемся к собственно глыбе Горменгаста — этого огромного замка, раскинувшегося на вершине горы, неведомо где, неведомо когда (в третьем романе герой в своих странствиях все же видит самолеты, впрочем, живые, кровоточащие), замка, населенного странными обитателями, подчиняющимися странным ритуалам. Ритуалы, или же один-единственный Ритуал и определяют всю сущность этой твердыни. Нарушение Ритуала означает нарушение мироустройства (по ходу романов Ритуал подтачивается всякими событиями, и внешними и внутренними, и доброй и злой волей, а герой, тот самый Титус, вначале младенец, потом мальчик, потом юноша, семьдесят седьмой граф Гроанский взрослея и мужая, отбрасывает Ритуал и вовсе покидает замок). Ритуалы эти, как и положено всяким ритуалам, лишены видимого смысла (возможно, он когда-то был), но соблюдаются неуклонно — очень английская, очень британская тема, но есть и более, скажем так, общечеловеческие. Собственно сама вот эта бесформенность, вычурность «Горменгаста», его тяжеловесный символизм позволяет вчитывать в него любой современный контекст (так вчитываешь смысл в кляксы Роршаха). Скажем, тот же Ильин упоминает в предисловии, что «Горменгаст» — это история «…про поиски свободы. Поиски, итог которых никогда окончательного удовлетворения не приносит»[3]. Мои коллеги с «Фантлаба» полагают, что это классический «роман взросления», и правда, в первых двух книгах трилогии (третья, по общим отзывам, гораздо слабее, Пик писал ее уже тяжело нездоровым человеком: за три года до выхода в свет «Одиночества Титуса» он заболел паркинсонизмом, и прожил после того чуть больше десяти лет), особенно во второй, которая так и называется — «Горменгаст» — Титус познает первую тайную свободу, первую запретную юношескую любовь, первую утрату первой любви, первую потерю близкого человека, первую сладость мести и т. п., и в конце концов, покидает Горменгаст, напутствуемый словами матери о том, что никакой дороги из Горменгаста нет, нету даже тропы, есть только пути в Горменгаст. Обратите, кстати, внимание на длинные и довольно путаные периоды этой колонки — пиковский стиль весьма заразен.

Иными словами, «Горменгаст» прочитывается каждый раз заново — в каждое конкретное здесь и сейчас, каждым конкретным человеком. Это вообще свойство хорошей «долгоиграющей» книги, а тут еще и подкрепленное ее аморфностью при ярких зрительных образах-картинах; очень чувственных, очень затягивающих, сновидческих.

«Далеко на западе плыл кровельный ландшафт грузного дома Титуса — плыл легко, будто каждый камень его был лепестком. Поперек одетых камнем челюстей огромной его головы тянулись, отражая зарю, сотни похожих на зубья окон. Они казались не столько стеклянными, сколько костяными, а то и такими же каменными, как сам, облекавший их камень. С оцепенелостью этих окошек, холодными цепочками прореживающих камень, спорили акры плюща, растекшегося по крышам подобием темной воды и казавшегося неспокойным, влажно помигивающим миллионами сердцевидных вежд»[4].

Это я открыла, в общем, наугад.

Так вот, если вернуться к тому — о чем «Горменгаст», то, наверное, нужно сказать несколько слов о персонажах. Все они, кроме Титуса, его сестры Фуксии, великолепной Графини (великанши, обладающей благой властью над зверями и птицами, при этом совершенно равнодушной к своим близким, но оказывающейся в нужном месте в нужное время и обнажающей в случае опасности блистательную шпагу своего доселе скрытого ума — ах, этот прилипчивый стиль!) и Киды, трогательной кормилицы из Внешнего Люда (историю ее и всего ее племени Блистательных Резчиков вполне мог бы написать Альфред Дёблин — столько тут размаха, буйства плоти, странности и выдумки), все остальные персонажи донельзя гротескны. Хотя балагура-доктора Прюнскваллора нельзя не полюбить, а комичную и трогательную историю любви и брака Школоначальника Кличбора и докторской сестры Ирмы нельзя позабыть, эдакий обобщенный образ участи всех супругов, слепок всех брачных уз, от завязки до печальной развязки… Но так или иначе все они, от Графа и до слуг и служанок, комичны и утрированы. (Диккенс часто упоминается в связи с тем, чему можно уподобить роман Пика, хотя, по-моему, сравнение хромает, у Пика совсем о другом, а еще упоминаются, понятное дело, Гофман, Гоголь, Свифт и конечно Кафка; можно и правда сказать, что если Кафка описывал Замок снаружи, то Пик — изнутри.) Но один персонаж не комичен и не утрирован, а по-настоящему страшен.

Это, конечно, Стирпайк. Вот он входит — бледный, с выпуклым лбом, со странно поднятыми плечами, ловкий в движениях, сверкая исподлобья глазами цвета засохшей крови…

И тьма вьется меж персонажами…

Стирпайк — юный поваренок, подмастерье, втершийся всем в доверие, умный, любознательный, старательный, при помощи многоходовок расправившийся чужими руками со всеми — и со своим начальником-поваром, и со старым слугой старого Графа, и с самим Графом (умело используя тщеславие и глупость графских родичей, а также слабые места и пристрастия самого Графа), и с этими самыми родичами-орудиями, и с блюстителем Ритуала, и все — под маской живого участия, под маской спасителя от катастрофы, которую сам же спланировал и устроил, под маской благодетеля. Стирпайк, рвущийся к власти. Стирпайк — чьи действия всегда были донельзя рациональны, и именно рацио его в конце концов и погубило, поскольку жизнь иррациональна (Графиня Гроанская тут выступает воплощением жизни, ожившим и мыслящим Замком Горменгаст) и планы всегда да как-то нарушаются; Стирпайк, чьи поступки в конце концов ограничились самым простым выбором — убить или умереть, не оставив сложного, Стирпайк, чей «ум <…> не видел ничего этого. Ум предавался воинственным забавам богов. Ум шел маршем далеко от него, по ничейной земле, по полям смерти, вышагивал, повинуясь ритму красных телец крови. Быть одиноким и злым! Богом, загнанным в угол! Какие еще нужны абсолюты!»[5]

Все-таки Диккенс? Урия Гип?

Скорее, обобщенный портрет диктатора (Урия Гип тоже таков), выросшего из «чегоизволите», из «шестерки», умненького, старательного, невзрачного, страдающего застарелым комплексом неполноценности, ненавидящего тупых самодуров-начальников, слабых и безвольных власть предержащих, и в этой своей гиперкомпенсации рвущегося на самую вершину власти над людьми, которых он не понимает, которых не любит, потому что рациональному уму любовь невнятна, и которым он, как он полагает, никогда не нравился, когда был просто человеком... В этом своем отчаянном судорожном карабканьи наверх он проглядел все, что могло бы быть истинно человеческим, чем обычно и удовлетворяются люди, — и симпатию умницы Прюнскваллора, и любовь Фуксии, и прочное положение, и довольство… Люди становятся инструментами, объектами манипуляции, человеческое отмирает. Недаром по ходу дела меняется и внешность Стирпайка, превращающегося уже в совершеннейшее келоидное чудовище (он обгорел при очередном пожаре-убийстве, подстроенном им самим же). Тут мы возвращаемся, конечно, к роли Пика как художника-наблюдателя, бесстрастного глаза, свидетеля преступлений фашизма. Диктатор — всегда один и тот же, какие бы личины он ни принимал, поскольку движут им всегда одни и те же импульсы. Недаром противостоит Стрипайку, его холодному алмазному разуму «земляной», «кровяной» разум Графини, разум сонный, как у животного, пробуждающийся только в минуту опасности и тогда становящийся таким же страшным, таким же методичным, таким же эффективным. Графине не нужно ничего доказывать, никуда карабкаться, она на своем месте, она спит наяву, окруженная птицами и котами (Где моя пеночка? — кричит она во время пожара в Библиотеке угорающей в дыму дочери, — ты не видела мою пеночку?! — и находит эту пеночку, и спеленывает ее прядью волос, и прячет на могучей груди — человек, для которого мелкое и живое нужно не потому, что из него можно извлечь какую-нибудь пользу, а просто так). Лицо Графини, неподвижное, как Земля, всегда одинаково, лицо Тирана — тоже, какие бы маски он на себя ни натягивал. Мир вокруг Тирана сужается, иссыхает и трескается, мир Графини остается неколебим.

Мервин Пик, умирая в своей больнице, где он провел последние восемь лет, еще успел застать полет Гагарина, выход в открытый космос Леонова и не успел застать высадку астронавтов на Луну. Ни то, ни другое, наверное, не имеет в данном случае никакого значения.

 
Другие статьи "Фантастика/Футурология" можно найти по ссылке.
 
 

[1] Пик Мервин. Горменгаст. Перевод с английского С. Ильина. М., «Livebook/Гаятри», 2014, стр. 262.

 

[2] Ильин Сергей. От переводчика. — В кн.: Пик Мервин. Титус Гроан. Перевод с английского С. Ильина. М., «Livebook/Гаятри», 2014, стр. 9 — 10.

 

[3] Ильин Сергей. От переводчика. — В кн.: Пик Мервин. Титус Гроан. Перевод с английского С. Ильина. М., «Livebook/Гаятри», 2014, стр. 9.

 

[4] Пик Мервин. Горменгаст. Перевод с английского С. Ильина. М., «Livebook/Гаятри», 2014, стр. 159.

 

[5] Пик Мервин. Горменгаст. Перевод с английского С. Ильина. М., «Livebook/Гаятри», 2014, стр. 670.