Подобно тому, как птицы безошибочно находят дорогу к родному гнезду сквозь бури и штормы, и человек иногда ощущает сильнейшую тягу к своим началам: к местам, где вырос, и людям, окружавшим его в детстве. Бывает, что внезапное желание вернуться в пространстве и времени связано с ностальгией по былой беззаботности, стремлением обрести утраченные части своей личности, найти опору в чём-то, что некогда казалось незыблемым. Но причины могут быть и иными. Луи (Гаспар Ульель), герой фильма Ксавье Долана «Это просто конец света», приезжает к своей матери, брату и сестре после 12-тилетнего отсутствия для того, чтобы сообщить, что умирает. Этот фильм, удостоенный Гран-при Каннского фестиваля 2016 года, поставлен по одноимённой пьесе Жана-Люка Лагарса, одного из самых знаменитых драматургов современного французского театра. Пьеса, в которой очень сильны автобиографические мотивы, была написана в 1990 году, когда автор уже знал, что обречён: через пять лет, в возрасте 38 лет, он скончался от СПИДа.
Как некогда библейский блудный сын или Одиссей, Луи возвращается в родной дом после многих лет отсутствия, в течение которых он стал знаменитым писателем. Горячо любимый и жадно ожидаемый своими близкими, ревностно следящими за его успехами, Луи, однако, встречает настолько странный приём, что вскоре вынужден ретироваться, так и не найдя возможным объяснить причину своего приезда. Что же происходит? Почему появление столь долгожданного гостя провоцирует в семье череду яростных скандалов и болезненных истерик?
На протяжении всей истории не отпускает ощущение, что нам не рассказали о многих деталях, важных для понимания мотивов и реакций действующих лиц. Первая и единственная авторская ремарка гласит: «Всё происходит в доме Матери и Сюзанны, в воскресенье, разумеется, а может, в течение целого года». Вводный титр фильма ещё менее определёнен: «Где-то, какое-то время назад». Из путаной, лихорадочной речи персонажей мы можем составить лишь самое общее представление о прошлом этой, в общем, вполне благополучной семьи, но мы так и не узнаем, что случилось с отцом и что послужило поводом отъезда Луи, оказавшего столь болезненное влияние на оставшихся. Автор даже не дал героям фамилии – словно нет и следа того, что объединяло их когда-то.
Большую часть пьесы Лагарса составляют длинные сбивчивые монологи персонажей, написанные лесенкой, словно это белые стихи. Отсутствие авторских пояснений оставляет зрителя догадываться, обращены ли эти размышления к кому-то или являются потоком сознания. В фильме герои разговаривают друг с другом, жадно заглядывая собеседнику в глаза, словно ища подтверждения собственного существования, окликая друг друга, чтобы убедиться, что их слышат. Но, чем больше они говорят, захлёбываясь собственными словами, тем очевиднее, что рубленные фразы только препятствуют пониманию. Как в драматургии Чехова, здесь важны не сами реплики персонажей, а повисающие между ними мучительные паузы, поскольку речь давно перестала быть тут инструментом подлинного общения. Все постоянно повторяют сказанное, словно отчаянно и тщетно пытаются приблизиться к тому, что хотят на самом деле сказать, наглухо запертые в собственном, не поддающемся вербализации страдании. Проговаривая одно и то же на разные лады, в настоящем и в прошлом, герои словно бесконечно уточняют свою мысль, не надеясь быть правильно истолкованными, не зная, в каком времени они на самом деле живут, примостившись где-то между реально произошедшим и возможным.
Из всех чеховских пьес «Это просто конец света» больше всего напоминает «Дядю Ваню»: приезд прославленного родственника взбудораживает семью, нарушая привычный ход событий, вынося на поверхность затаённые обиды, принуждая всех действовать импульсивно, выставляя напоказ свои застарелые душевные увечья и безжалостно раня друг друга. И так же, как в «Дяде Ване», финальный отъезд столичного визитёра возвращает всё на свои места: в последних сценах мы видим, как трясина повседневности уже засасывает персонажей, облегчённо расходящихся по своим делам, даже не дождавшись, пока Луи навсегда покинет родной дом.
Действующие лица этой драмы по-своему обаятельны: младшая Сюзанна (Леа Седу), больше всех страдающая от отсутствия брата, подкупает своей непосредственностью и открытой эмоциональностью; Катрин, жена Антуана (Марион Котийяр), мила своей сдержанностью и чуткостью; трогательны попытки матери (Натали Бай) сглаживать вспышки гнева своих детей. Даже жёсткий и колючий Антуан (Венсан Кассель) вызывает зрительскую симпатию, поскольку за его нападками чувствуется глубокая неизжитая травма. Однако они совершенно не умеют общаться друг с другом, чередуя вялые колкости с вульгарными ругательствами. Лишь однажды, когда мать затевает показать Луи, как она с Сюзанной занимается аэробикой под шлягер молдавской группы O-Zone «Dragostea din tei», на мгновение воцаряется мир: Сюзанна перестаёт ершиться, демонстрируя правильные движения, Луи подмигивает Антуану, и тот даже отвечает сдержанной усмешкой; в сознании то ли одного Луи, то ли каждого из них выплывают смутные картины счастливых выходных, которые семья проводила вместе, когда дети были маленькими. Но согласие длится совсем недолго, да и в бодрой песенке повторяется грустная строчка: «Ты хочешь уйти, но не берёшь меня с собой», очень точно формулирующая главный упрёк родных в отношении Луи, осмелившегося уехать из дома и начать самостоятельную жизнь. В глазах родных он виноват, что выбрал себя, свою профессиональную карьеру, а не служение им.
У каждого накопилось, чем попенять Луи. Показывая брату свою комнату, обклеенную посвящёнными ему статьями, Сюзанна с горечью говорит ему: «Ты одарён – повезло, но ты не используешь свой талант для нас, а только для других». Катрин деликатно намекает Луи, что он ничего не знает о своём брате. Антуан раздражённо упрекает его в том, что должен выслушивать его истории, о которых он не знает, правдивы ли они. Даже обожающая его мать мягко даёт ему понять, что Луи мог бы получше исполнять свои семейные обязанности, морально поддержать брата и сестру. Но никто не слушает его самого, все игнорируют не только вероятную причину его приезда, но и само его существование за пределами родного дома. Крайнее изумление матери от того, что Луи никогда не виделся с женой своего брата, недвусмысленно свидетельствует об её бессознательном отказе признать тот факт, что Луи уже 12 лет не принимает участие в семейных буднях и праздниках.
Родные Луи не отдают себе отчёта в том, что со времени его отъезда стали неким перевёрнутым отражением его жизни. Свои неудачи они объясняют его невниманием к себе или тем, что когда-то Луи как-то не так повёл себя по отношению к ним, за все эти годы они так и не простили его за то, что он осмелился уехать из их родного городка и состояться профессионально и личностно. Может даже показаться, что Антуан и Сюзанна бессознательно запрещают себе стать внутренне независимыми от него, чтобы таким образом оправдать собственную несостоятельность и нереализованность.
Приезд Луи и даже само его существование, профессиональное признание, отстранённость и нетрадиционную сексуальную ориентацию, упоминания о которой стараются избегать, его близкие (возможно, сами того не осознавая) воспринимают как атаку на свою реальность, в которой нет места ничему необычному. Его известность и независимость угрожают их психологической безопасности: рядом с самодостаточным и успешным братом Антуан и Сюзанна боятся оказаться никем и поэтому изо всех сил пытаются вручить ему собственную ничтожность, не в состоянии смириться с захлёстывающим их ощущением внутренней пустоты и никчемности. Словно оправдываясь, Сюзанна говорит Луи: «Я хотела уехать, но… не знаю… здесь хорошо». Неинтересные сами себе, они пытаются всеми средствами завладеть его вниманием, передать ему свою тревогу, но не хотят ничего знать про него самого, потому что знание его проблем разрушит ту воображаемую икону, которой они поклоняются. Отказ Луи впускать своих родных в его взрослую жизнь, его короткие открытки и нежелание рассказывать о себе вызывает у них горькое негодование, позволяющее нам предположить, насколько зависимы все они от покинувшего их сына и брата.
Для того, чтобы хоть как-то заполнить пустоту, образовавшуюся на месте Луи, каждый из них создал его идеализированный образ, в котором не могло быть места слабости, неудаче и, тем более, смерти, о которой они не желают слышать, даже если и подозревают что-то неладное во внезапном приезде Луи. Они единодушно возвели его на пьедестал мудреца, знающего ответы на все их незаданные вопросы и ответственного за их собственную нерешительность и ограниченность. Косвенная причастность к его славе наполняет их будни смыслом. Поскольку Луи теперь знаменит, от него по умолчанию ожидают, что он займёт пустующее место главы семьи, станет для них опорой и руководителем.
Но Луи совершенно не собирается примерять на себя роль отца семейства: он сам остро нуждается в поддержке близких, в которой они ему довольно демонстративно отказывают. Энергия мира протекает уже не сквозь него, а мимо, поэтому Луи ощущает себя в известной степени "вне жизни", являясь лишь отстранённым свидетелем истерических выбросов своих родных. Несмотря на то, что физически он вернулся, на самом деле он отсутствует, целиком сконцентрировавшись на своей боли. Он смотрит на своих родных словно через непреодолимую преграду, сквозь которую он едва различает их, а они и вовсе не видят его, мысленно обращаясь к тому образу, который они создали за 12 лет его отсутствия. Сюзанна подразумевает, что у него не может быть серьёзной причины для приезда, шутливо предполагая: «Ты женишься? Ты забеременел?» - и продолжает ворковать, не дожидаясь ответа. Мать, твердящая своим детям, что Луи всегда делает то, что должен, предлагает ему сделать своё объявление за общим столом, где ему и слова не дают вымолвить. А Антуан, раздражённый тем исключительным вниманием и восторгом, которым женщины окружают Луи, и вовсе восклицает, что не желает знать, зачем тот приехал. И только Катрин, жена его брата, остающаяся за пределами семейных взаимных обвинений, оказывается способна прислушаться к состоянию Луи и понять несказанное. Ненароком оказавшись с ним наедине, она осторожно спрашивает: «Сколько осталось?», но тут же испуганно уводит разговор в другую сторону, видя его потрясение от того, что едва знакомый человек менее глух к его горю, чем его близкие. Уезжая, Луи потихоньку подносит палец к губам, призывая Катрин сохранить тайну.
В пьесе и в фильме нет однозначного ответа на вопрос, почему 12 лет назад Луи покинул свой дом и с тех пор никогда не возвращался. Но по тому, как протекает общение в течение тех немногих часов, когда Луи оказывается в кругу своей семьи, мы можем с весьма большой степенью вероятности предположить, что для него невыносимо было находиться в атмосфере постоянного нарушения личностных границ и вечно служить контейнером для их проекций. Антуан и Сюзанна без конца ссорятся, кричат, оскорбляют друг друга, и по реакции матери, Катрин и самого Луи мы понимаем, что эти перебранки у них не редкость. У героев фильма словно недостаточно внутреннего пространства и психических возможностей для переработки собственных чувств. Несмотря на то, что все они – взрослые люди, их реакции демонстрируют крайнюю степень незрелости, как будто они перестали развиваться в определённый момент. Возможно, травмирующим событием, оставившим неизгладимый болезненный след в жизни каждого из них, стал отъезд Луи из дома, и с тех пор они бессознательно винят именно его во всех своих проблемах, ожидая, что он подбодрит их, выслушает, направит на путь истинный.
Для матери, Антуана и Сюзанны жизнь в отсутствие Луи стала никем не признаваемым сражением с их аффектами и конфликтами. Та легкость, с которой они переключаются с веселья на грубость и обратно, говорит об их отказе глубоко чувствовать. Они способны мгновенно и беспричинного поменять своё настроение, поскольку излишнее погружение в самих себя может привести к катастрофе, к осознанию собственной ничтожности. Они не умеют справляться со своими эмоциями, их внутренний ребёнок постоянно выходит из-под контроля и поддаётся захлестнувшим его обидам, сожалениям и зависти. Никто из них не готов разбираться с последствиями собственных слов и поступков, исследовать их причины и предотвратить наступание на одни и те же грабли. Поэтому они постоянно попадают в аналогичные неразрешимые ситуации, приходят в ярость и срываются друг на друга. Переживание равносильно для них страданию, поэтому для общения друг с другом и с миром они выстроили цепь защит (включающих агрессию), устраняющих любые намёки на давнюю травму покинутости. Перегруженные собственной неизжитой болью, они не в состоянии разделить трагедию Луи, фактически выставляя его из дома, поскольку где-то в глубины их душ закрадывается ужасное подозрение о цели его приезда. Они безумно страшатся того, что из объекта их восхищения и зависти он превратится в человека, которому нужно будет оказать помощь, поддержать и утешить. Запертые в своём внутреннем мире, где нет разумного взрослого, способного остановить их перманентную скрытую истерику и помочь разобраться в себе, они не в состоянии проанализировать, осознать, а значит, изменить происходящее. В силу каких-то обстоятельств, Луи – единственный в этой семье человек, который не только формально вышел из детского возраста, но и по-настоящему повзрослел, став независимой, реализованной личностью, и он снова покорно предоставляет своё внутреннее пространство для чужих чувств и переживаний и быстро смиряется с тем, что о нём самом, как всегда, не спросили.
Название фильма является вывернутым наизнанку выражением «это не конец света», означающим, что не произошло ничего страшного. Неразрешимая коллизия пьесы Лагарса и фильма Долана – это самый настоящий конец света, и не только потому что Луи суждено скоро проститься с жизнью. Мы становимся свидетелями того, как любящие и истово нуждающиеся друг в друге люди оказываются неспособны услышать и пожалеть своих близких, наглухо замыкаясь в своих не подлежащих урегулированию обидах.
Своеобразным эпиграфом к фильму служит песня французской певицы Камий (Camille) «Дом – это там, где больно» («Home is where it hurts»). Во французском рефрене эта мысль несколько переиначена: «Мой дом – это там, где мне страшно» («À la maison, Dans ma maison, C’est là que j’ai peur»). Так же, как и для лирической героини этой песни, для Луи родной очаг – это не стены и не крыша, а некоторая часть его души, от которой он отдалился, чтобы стать самим собой, и которую пытается себе вернуть на пороге смерти. Но эти попытки обречены на провал, поскольку его дом стал разбитой скорлупой, не способной вместить его боль («You can lose your life here Cause there's no one in»). А завершает фильм песня американского автора-исполнителя Моби «Natural Blues», рефрен которой подытоживает отчаянное состояние духа, в котором Луи навсегда покидает свой дом: «Лишь одному Господу ведомо, как мне тяжело» («Oh Lordy, trouble so hard. Don't nobody know my troubles but God»).
Через фильм проходит образ часов с кукушкой, висящих на стене – традиционный символ домашнего уюта. Вероятно, поглядывая на них, Луи вспоминает давние годы, когда эта деталь была одним из воплощений безмятежности и устойчивости бытия. В финале, когда отверженный родными, Луи в последний раз в жизни одиноко стоит в прихожей, часы вдруг начинают бить и с них срывается птичка: кажется, что это деревянная кукушка ожила и выпорхнула из своего игрушечного домика. Лихорадочно пометавшись по комнатам, птичка как будто залетает обратно в часы, которые в это мгновение перестают бить, но, когда Луи закрывает за собой входную дверь, мы видим на ковре испустившую дух пичугу. Залетевшая в дом птичка является дурным предзнаменованием – предсказанием скорой смерти, и мы уже знаем, с кем у Луи назначена та встреча, которой он объясняет свой внезапный отъезд. Этот метафорический эпилог подводит печальный итог безрезультатным попыткам Луи найти утешение среди любимых, жаждущих близости, но неспособных к ней людей. Погибшая птичка олицетворяет не только близкую кончину Луи, но и крушение его надежд на взаимопонимание с близкими. Дом так и остался для него тем местом, где больно и страшно.