С детства я помню, как аккуратно отец произносил фамилию – «Довлатов». 

Было в этом имени что-то домашнее, а сюжет ускользал – его начинаешь понимать только когда начинаешь искать себя и спотыкаешься о повторяемость промятого дивана, наследуя (осваивая, преодолевая) от бытового комфорта уныние и усталость от жизни. По такому сценарию (на кухне или на выходе из уборной), отец и говорил – прочти Довлатова; а я путал его с Филатовым и не отличал Бунина от Куприна.  Человек, с печальными глазами, чье творчество компас – так можно сказать про любого (приличного) русского литератора, повлиявшего на судьбы какого-то количества читателей. Что же отличает – Довлатова?.. Рассеянный взгляд и невмешательство. Есть ли, интересно, хоть один человек, кто скажет, что Довлатов изменил его судьбу? Он не Солженицын, не Хемингуэй. В лагере не сидел. Не воевал в Испании. Спецслужбы за ним, как следует, не охотились. Сам уехал...

Хотя принято критиковать фейсбук, я гуляю по нему и наблюдаю чужие странички. Может быть, это стоило назвать качественным методом социологического исследования и "пульнуть" куда-нибудь, в журнал "Laboratorium", там и конкурс есть, для молодых авторов. Вот одна, неприметная страничка, притягивает внимание надписью под статьей Дениса Драгунского о лживой мотивации защитников русских в Украине: "Бред от начала до конца. Ощущение что писала пьяная пожилая безграмотная тетка. Знаете, это когда в слове х… три ошибки делают, даже и возражать не хочется. Тьфу, пакость". Зовут автора поста, скажем, Микола Хутормин. Смотрю его анкетные данные, оказывается, у нас есть общие друзья, или на английский манер – френды, в количестве одной штуки... можем устроить нашим новостям кросс-промоушн.

Вот такая красавица появилась сегодня утром в нашем парке после ночного штормового ливня.

Троеперстие

Радуница

Шелестит Елабуга. Лабухи-сверчки

Прославляют радугу, пагоду реки…

Непогода радует, прядает ветла,

Растопил я задолго печку добела.

Стадо колокольчиков – на воды и вброд,

По дороге кольчатой – пыль за поворот…

Радуницу празднуем: распекаем блин,

Ряженые, красные, разные… Аминь.

Я сторож собственному аду,

Рассыльный призрачных миров,

Я взял у вечности в награду

Дорогу, как вязанку дров...

С. Пахомов

«Я сторож собственному аду...» Этими словами мне хочется начать предисловие к сборнику стихотворений Пахомова Сергея.

Считаю, что Марк Гальперин (как маркетолог) войдет в историю российского маркетинга. Маркетинг без свободы не существует, а Гальперин защищает свободу, следовательно, исполняет свой профессиональный долг. А Владимир Ионов - книготорговец - это отдельная привилегированная каста свободных людей, в самой читающей стране грешно обижать старого книготорговца. "А по центру, на фото, - Алла Фролова, - как сообщают мне мои корреспонденты, - ей листовки с угрозами клали в почтовый ящик"...

Есть люди эстетические (те, для которых красота и гармония – весомый, если не весомейший, аргумент и важный, если не важнейший, мотив – чего? а всего: поведения, организации жизни, ожиданий, требований к себе и к людям), а есть люди этические (те, для кого пуще всего прочего важна «правильность» собственного поведения, соотнесённость его с некоторыми принципами). Скорее всего, есть и те, кто сочетает в себе оба типа - с преобладанием одного из них или, что удивительно совсем, в гармоническом равновесии (меня всегда удивляет и до зависти восхищает, недостижимое для меня, гармоническое равновесие – чего бы то ни было. Жизни – особенно.). Это никоим образом не значит, что одни лучше других, - скажем, этические лучше или глубже эстетических (иногда мне хочется думать наоборот: эстетические совершеннее этических). Соблазнительно так думать, но это не так, они просто разные, не говоря уже о том, что красота и гармония сами по себе сообщают нам много чего о принципах поведения и его правильности. Я человек этический. Мне трудно с красотой (ей – невозможнее соответствовать) и куда понятнее (даже когда трудно, - а трудно, хм, хм, почти всегда) – с принципами организации поведения (им всё-таки как-то можно соответствовать, хотя бы ценой постоянных и не всегда удачных усилий).

Что никак не исключает, конечно, тоски по красоте, потребности в ней (даже, иной раз, – голода по ней) и любования ею. Просто она для меня недостижимее, невозможнее. Есть разные степени невозможности у существующего.